– судьи рассуждали по принципу страшных советских «троек» конца 30-х годов: людей невиновных не бывает в принципе и уж среди тех, кто попадает им в руки, в особенности. Единственное, хотя и существенное, различие состояло в том, что шариатский суд мог вынести приговор не обязательно «десять лет без права переписки»…
В комнату тихо и незаметно вошел молодой парень. Перед собой он толкал тележку, на которой теснились два маленьких чайничка, две небольших чашки, сахарница, блюдце с зернышками очищенного граната, еще какие-то угощения… На него никто не обратил внимания. Парень сноровисто расставил посуду на столике. Очевидно, осознавая, что он тут явно лишний, тем не менее, осмелился подать голос.
– Минералки, Зульфагар? Холодненькая…
Шанияз, казалось, только теперь обратил на него внимание. Кто он такой, этот служка, что осмелился подать голос самому Хамлаеву, если тот к нему не обращался?
Однако сейчас было не до того, чтобы воспитывать молодежь. Шанияз лишь коротко взглянул на парня и коротко же качнул головой, отказываясь.
– Иди-иди, Муртаз, – по-прежнему демонстрируя глубокую задумчивость, проговорил Аргун. – И проследи, чтобы нам никто не мешал. У нас важный разговор…
Парень столь же незаметно и неслышно покинул комнату. Вновь зависла тишина, прерываемая лишь легким постукиванием карандаша о столешницу.
Между тем на самом деле Аргун решение уже принял. И он прекрасно видел, что спокойствие Зульфагара – не более чем поза. Впрочем, Аргуну нравилось как держится подчиненный. Другой, не выдержав затянувшегося молчания грозного руководителя, уже давно начал бы дергаться, оправдываться, доказывать свою невиновность – и обязательно проговорился бы о чем-нибудь таком, что утаил при основном докладе. Так муха или мотылек сильнее и сильнее запутывается в паутине, когда трепещет крылышками, стараясь выбраться.
Ну а в том, что Зульфагар рассказал не все, что попытался хоть что-то неприглядное для себя оставить за кадром, Аргун не сомневался. Это было вполне естественно. Аргун не ставил это умолчание подручному в вину – он был слишком опытным человеком, слишком много испытал в этой жизни, слишком долго ходил по грани между жизнью и смертью, слишком часто подвергался допросам, чтобы тотчас не смекнуть, что Хамлаев, по сути, обрек недалекого Каландара на смерть, направив того непосредственно в сторону границы, в то время как сам остался пересидеть опасное время в укромном уголке. Слов нет, Зульфагар поступил правильно – с момента, когда операция сбивается с плана и начинает развиваться не по намеченному изначально сценарию, человека могут спасти только нестандартные шаги. Никто ведь не принуждал того же Каландара ехать к границе напрямую, сам выбрал именно это направление! (Во всяком случае, так утверждает Зульфагар, – сделал в уме поправочку Аргун. – Ну да только навряд ли он стал бы врать настолько нагло: он не может не понимать, что обязательному допросу подвергнутся и оба приехавшие в ним боевика –
