трос, и замер там.
Нина взбежала, наконец, на мост, задыхаясь от бега.
Когда мальчишка забрался на перила, она закричала:
– Вовка, сынок, не надо! Не смей!
Вовчик, стоя на решетке ограждения моста, посмотрел назад – на подбегавшую босую мать, бабушку, которая сидела на берегу, на деревья и дома, выпрямился, не отпуская железного троса из рук. В мозгу пульсировало: «Ублюдок! Не могу я его полюбить…» Он глянул на бурлящую под мостом воду, услышал испугавшее его «не смей», резко оглянулся и, не удержавшись, сорвался вниз… Он падал, беспорядочно размахивая руками и ногами, словно стараясь ухватиться… за воздух, а ветер разнес по реке его крик:
– Ма-ма!..
Нина – на миг – оцепенела. Она словно увидела замедленные кадры: мальчик на мосту, прощальный взгляд, падение и крик. Но уже через мгновенье сама залезла на перила и… прыгнула следом:
– Вовка, держись!
11 октября 2008 г.
Она всегда приходила под утро…
Она всегда приходила под утро и будила Федора бесцеремонно, по-хозяйски.
В это время был самый сон, и просыпаться жуть как не хотелось, и потому эта бесцеремонность раздражала его до крайности.
Он ругался, говорил, как ему это надоело, пил валерьянку и грозил в отместку позвать соседскую Машку. Даже руку поднимал на нее. С молотком. Но она Федькины угрозы и рукоприкладство игнорировала и по-прежнему являлась на рассвете.
Думаете, что эта нахалка при этом старалась вести себя тихо, ходить на цыпочках, не шуметь? Да ничуть не бывало! Напротив, ее шаги, возня раздавались в предутренней тишине особенно отчетливо и громко.
«Боже, ну когда же это прекратится?!» – вопрошал Федор по утрам, снова злой и невыспавшийся.
А нарушительница его покоя в это время сладко дремала, ни капельки не мучаясь угрызениями совести.
Какие муки совести?! Еще чего?! Она тут хозяйка и будет приходить когда захочет. И вести себя будет тоже как хочет. И шуметь. И плевать она хотела на его угрозы. Подумаешь, Машка!
Машка? Ах, Машка! Так, значит, вот кто у него на уме! Машка! Она всегда недолюбливала эту рыжую бестию, которая хотела казаться ласковой и пушистой. Думала, что обманет ее. Как же! О намерениях Машки она была осведомлена очень хорошо. Еще ее мама предупреждала о коварности этой Машки: не связывайся, мол, та еще стерва!
А Федор-то, Федор! Чуть что – сразу «Машка»!
«Не ценит он меня. Не любит. Сам не ведает чего хочет! Вот уйду к другому – будет знать. Ему ведь от одиночества будет не хватать меня. А я ни за что не вернусь!
Хотя нет, что это я буду уходить из собственного дома? Пусть он уходит! Да хоть бы и к Машке своей разлюбезной! Думает, что Машка будет под его дудку плясать? Гулять не будет? Как же, не будет! У нее вон сколько хахалей: и Васька, и Борька, и этот, как его, всё забываю его имя. Заграничное такое. Ах да, Леопольд! Умереть не встать – „Леопольд“, а усы ну точно как у нашего Степки.
Нет, милый, никуда я от тебя не уйду. Да и тебя
