А это уж как пойдет, – расплылся в улыбке Корнелиус. – Вдруг понравится?
– Может быть, – не стал спорить Илья, принимая угощение. – Твое здоровье.
За те годы, что прошли с их последней встречи, Ежов совсем не изменился. Низенький, метр шестьдесят или около того, практически лысый – седые волосы росли лишь за ушами да на затылке, он казался безобидным и рассеянным, что в принципе было не так уж далеко от истины.
Корнелиус остался прежним, особняк на Таганке, как и раньше, привлекал внимание, ухоженным пятном выделяясь на фоне соседних построек, но внутри «Фабрики», как с горечью отметил Илья, царило запустение.
– Я четырех машинистов сменил, – рассказал Ежов, наполняя опустевшие рюмки. – Но ни один тебе в подметки не годился. – Добродушный взгляд в глаза. – Ты меня избаловал.
– Извини.
– Не за что.
– За встречу?
– За встречу.
Очередная порция домашнего самогона от лучшего московского зверодела мягко растворилась в теле.
– Еще по одной?
– Чуть позже… – Илья кивнул на пустое помещение. – Закрываешься?
– Приходится.
– Мало заказов?
– Много проблем.
Чайка с улыбкой вспомнил гомон, поразивший его во время первого визита на «Фабрику». Обитатели многочисленных клеток – любовно сконструированные Корнелиусом твари самого фантастического вида – шумно приветствовали гостей заведения, пытались их потрогать или укусить. Теперь же о былом великолепии напоминал лишь Барсик – агрессивная ящерица размером с крупную собаку, – который, к счастью, не позабыл старого знакомца.
– Что за проблемы? – спросил Илья, хотя прекрасно знал, что ответит Ежов.
– Тритоны.
– Я думал, здесь тихо.
– Вопрос в том, как долго здесь будет тихо.
В Москве нападения на храмовников случались в разы реже, чем в других Анклавах или государствах. Мертвый объявил, что все граждане Анклава имеют равное право на защиту, и заявление было понято правильно. Однако ситуация хоть и медленно, но продолжала ухудшаться.
– Почему вы не сопротивляетесь? Прятки способны запугать кого угодно.
– Владыка сказал, что нас должны или принимать, или не принимать. Он не хочет, чтобы нас терпели из страха.
– Почему?
– Потому что в следующий раз гнойник лопнет гораздо сильнее.
– Но ведь следующего раза может не быть! Передышка поможет людям опомниться и понять, что мы можем жить вместе.
«Черт! Я ведь в это верю!»
Причем – гораздо сильнее, чем в Поэтессу. В каждое слово, в каждое предложение. Мы можем жить вместе! И можем жить в мире. Ломщики и храмовники.
«То ли старею, то ли, мать ее, Африка…»
– Ты хороший парень, Илья, хотя старательно гробишь все доброе, что
