за стол. Я то и дело поглядываю на часы, а Кирстен с легкой душой рассказывает о том, как вместе с Эми ходила в клуб и подцепила какого-то жуткого парня с не менее жутким испанским акцентом, от которого с трудом отделалась. Подруга уже свободна – ее неделя финальных экзаменов закончилась быстрее, чем моя. Если я переживу сегодняшний день, то мой весенний семестр тоже закончится, и начнутся каникулы. Некоторые берут и летний семестр, но мне нужно подзаработать денег и немного отдохнуть от учебы.
Мы прощаемся – я оставляю грязную посуду на Кирстен и убегаю, решив, что волосы выглядят вполне прилично, особенно если их затянуть в хвост. За спиной у меня чехол с гитарой, моей девочкой «Арией»[2], которую я безмерно обожаю и берегу, через плечо висит сумка. В голове – беспокойство, которое бывает только перед экзаменами.
Я выхожу из дома и, привычным жестом воткнув в уши наушники, быстрым шагом направляюсь в сторону метро по широкой дороге, вдоль которой тянутся невысокие кремовые дома. Мы с Кирстен и Лилит снимаем квартиру в Южном Карлтоне – тихом жилом райончике на юго-востоке от центра, затерявшемся между общественным Сэнт-Оливер-парком и одним из деловых кварталов огромного мегаполиса. Тут нет особых достопримечательностей, вместо шумных баров и модных кафе между магазинчиками приткнуты несколько скучных пабов, нет бутиков и клубов, а жизнь течет размеренно и даже немного уныло. Поэтому и туристы тут не встречаются. Зато цены на жилье не слишком высокие, да и до Хартли на метро можно добраться довольно быстро.
На улице тепло, легкий скользящий ветер треплет волосы и ласково приглаживает траву. Небо высокое и яркое, словно хрустальное, – оно кажется мне огромным бокалом, наполненным лазурью. В глаза бьет яркое солнце, и я щурюсь, вспоминая, что забыла взять солнцезащитные очки. И у неба, и у солнца есть свои собственные песни, но сегодня они поют дуэтом.
В день, когда я пришла на свое первое занятие в Хартли, небо было точно таким же – чистым, безграничным и пронзительно-голубым, хоть на дворе стоял не май, а сентябрь. Казалось, кинь в это небо камень – и оно пойдет трещинами или и вовсе рассыплется, и миллионы осколков падут на землю под аккомпанемент ветра.
Сколько я себя помнила, я всегда жила музыкой. С самого детства.
Когда все девчонки играли с куклами и плюшевыми медвежатами, я часами напролет сидела с детским ксилофоном в руках, а потом и с электропианино, которое подарил дедушка. Я с удовольствием слушала музыку по телевизору и по радио, а взрослые только диву давались, почему ребенок равнодушен к новой игрушке, но в восторге от губной гармошки. Они не понимали, что музыка умеет пленять с самых ранних лет. И до сих пор многие не понимают, что такого особенного в музыке, да и вообще в искусстве. Это ведь глупость, развлечение, не то что настоящая работа!
Еще в детстве я обожала петь, и это получалось неплохо – по крайней мере, мне так казалось. Я понимала, что если люди улыбаются – значит, им нравятся мои песни. И я мечтала,
«Ария» – японский производитель акустических и электронных гитар.
