– совсем не то же самое, что в Париже.
– Журналист здесь, у вас, – это настоящая связь между людьми.
Иоланда стала хлопотать, выясняя, сколько сахара мне положить. Во всем этом было что-то нереальное. В голове у меня зазвучал сигнал тревоги. Неужели она не отдает себе отчета в том, что, признаваясь в убийстве собственного сына, рискует оказаться в тюрьме? Она выглядит совершенно спокойной, даже не пытается изобразить горе или скорбь. Есть лишь немного любопытства к незнакомому человеку, который нанес ей визит и которого она вежливо принимает у себя в гостях.
Иоланду, казалось, очень интересовала моя профессия и то, чем я занимаюсь. И я произнес идиотскую фразу:
– Могу я попросить фотографии для статьи?..
Она с пониманием кивнула. И предложила мне несколько снимков маленького Мишеля:
– Вот здесь он больше улыбается, а вот на этом – он в своем любимом красном свитере. Не знаю, что теперь делать с его игрушками. О, я отдам их другому ребенку.
– А, э-э… Можно вас сфотографировать?
Иоланда согласилась так, как будто всегда мечтала увидеть себя на страницах газет:
– Конечно! Разумеется!
Она попросила дать ей немного времени, чтобы «привести себя в порядок» в ванной комнате.
– Лучше всего я получаюсь вот в этом ракурсе. Если я, конечно, могу вам советовать…
Иоланда повернула голову, улыбнулась и стала принимать разные позы, некоторые из которых выглядели довольно вызывающе. Возможно ли, чтобы это была та самая женщина, мать, которая связала руки собственному ребенку, засунула его в мешок для мусора и выбросила в канал?
Проводив меня до дверей, женщина попрощалась и предложила приходить когда вздумается, чтобы слегка перекусить и поболтать о моей страсти к журналистике.
Я вышел из дома Иоланды с ощущением тошноты и отвращения, и это чувство было гораздо сильнее, чем в тот день, когда я увидел оторванную женскую руку.
Я вернулся в издательство, чтобы написать статью. К вечеру глаза у меня так уставали, что я предпочитал не зажигать ярких ламп дневного света. Размышляя, я обычно расхаживал по полутемным коридорам здания. Во время одной такой прогулки моя нога с чавканьем погрузилась в какую-то мягкую массу, и я едва не упал.
Первое, о чем я подумал, был пакет с помидорами, но тут пакет заговорил:
– А, это ты…
Жан-Поль. Он был настолько пьян, что не держался на ногах. Главный редактор полз по полу, как гигантский слизняк.
«Я только что наступил на человека! Более того, на своего начальника…»
Ощущение было странным. Моя нога еще стояла у него на животе, когда снизу донеслось:
– Ты все статьи отправил?
– Э-э… я как раз занимаюсь этим, – пробормотал я, проворно убирая ногу.
– Что ж, ладно. Ты хорошо работаешь. Тебя здесь, похоже, все ценят. Ну я бы сказал, ценят достаточно для
