хлеб, соль и водка. Той весною Рязань окончательно «догнала и перегнала» Америку по молоку и мясу. Разорилась начисто. Областной лидер застрелился, Ларионов, жертва грудобойцов ЦК КПСС, а Хрущев облаял его посмертно. Кого лысый канительник не лаял?..
Купил я хлеба, соли, водки. Иду на усадьбу поэта. Старушка в цветастом платке, запон вышитый, за мной увязалась. Присели у дома. Дом – домик. Высунулся из земли. Веселый и грустный. Окошки в мир глядят. Огород – голый. Ничего. Только молодые яблони привстали – цветут. Я на старушку поглядываю. Старушка поглядывает на меня, опасливая, я и говорю:
– Страдалец!..
– А ниче, все мы как?..
– Самый честный, самый красивый!..
– Ить не честных-то не рожали! – пошевелилась на траве старушка.
– Обижали, мстили им!..
– Им ли разве, а все и мы тута!..
Выпили. Старушка повторно выпила, отказываясь и крестясь, третью попросила сурово: «Все мы честные и все страдаем. А он-то, ну, где он еще такой есть? На гармошке играет. Угощает. И – плачет… А за мной ухаживал – не культи-мульти, шустрая… Добрый. Любили его. А супруга Сидора являлась на пепле. Есенины дважды горели. Зола. А Сидора, расплетенная, на пепле. Золу перебирает и трет. Чужестранная, а своя!..»
Где теперь эта старушка? Не спросил, не записал, беспечный. Да и нужно ли фиксировать, уточнять, когда – вот он, домик поэта, глядит на тебя?
Мать поэта, поди, молоденькую девушку, старушку мою, за ягодами брала, письма Сергею Есенину с ней на почту посылала, но кануло их совместное попечение за Оку, за мглистый век. Сестер Есенина помытарили, и дети поэта расправы не миновали. И ныне – тюрьмы отремонтированы: пожалуйста!.. Соль вздорожала, хлеб не укупишь, а водка – не прицениться, пропала.
А сестер Екатерине с лихвой «благодарностей» ссудила власть за брата и за мужа. Муж ее, поэт Василий Наседкин, схвачен за Есенина, а проступки приписать всякие разрешено, закона нет, совести у карателей нет: жми на карандаш.
Сидит она в камере. И ночью, так мне «воспроизвели», ночью, луна свидетель, – гулко разворачивают клепаную дверь и бросают на холодные каменные плиты окровавленную девчонку. Екатерина хоть и политическая арестантка и крупная шпионка, но душа-то в ней братова, обтерла девчонку, обогрела, наклонившись.
Познакомились – жена Бухарина. Того Бухарина, отравно-расстрельного, призывавшего казнить, казнить и казнить безвинный русский народ. Потерял неприкосновенность член Политбюро, угодил под пяту чугунного самодержца, Генерального секретаря ЦК КПСС Иосифа Виссарионовича Сталина.
Не рой яму ближнему, сам в нее попадешь. Народ не дурак: поговорка, пословица ли – из правды. Девчонка, женился-то на ней Бухарин, на четырнадцатилетней сестренке своей последней непервой жены, в чем виновата? Глупа еще. А палачи – до жалости им?
Деревянные,
