же цеха, Митрохин Пашка. И улестил ее до записи с ним переспать. А как переспал, так и начал нос воротить: «Что ты, говорит, за девушка была, если под первого же, кто тебе жениться пообещал, сама легла. Какая ж из тебя жена будет? Нет тебе моего доверия как порядочной женщине, вот и весь сказ!»
А Пашка этот Митрохин выпить был не дурак, каждую получку надирался прямо на заводе. Ну, ладно. Прошло сколько-то там времени, как он ей от ворот поворот дал, подошла получка. Пашка, как водится, с друзьями в раздевалке окопался, выпивает. А Люба рядом ошивается чего-то, приглядывает за ними. Как они дошли до кондиции, Люба тут как тут с пол-литрой: «Выпьем, что ли, еще, ребятки?» Тем только дай. Выпили – Люба вторую бутылку из сумки вымает: «А еще по махонькой?» Не отказались. Тут Пашка с копыт, а Люба его к проходной, там такси вызывает и к себе везет. Привезла, раздела-разобула, спать с собой положила.
Утром Пашка просыпается: «А чего это я опять у тебя, Любка? Между нами ж все окончательно кончено». Та ему в ответ ласково так: «Не знаю, Пашенька, чего ты со мной увязался. Видать, соскучал». А сама ему рассольчику, стопочку на опохмелку, а сверху – котлетку горяченькую. Он вроде отошел с похмела. Тогда она его под ручку и на завод. И как бы ничего и не было: не подходит, не глядит, будто и не знает такого Пашку Митрохина. А сама ждет следующей получки. И опять та же история у них повторилась. Так и пошло: каждый раз в получку Пашка пьет сколь влезет, баба его к себе везет, утром опохмеляет, на работу доставляет. Так пару месяцев у них шло, а один раз вдруг нет Любы. Пашка пьет, а сам по сторонам зыркает: где, мол? А Люба дома у себя сидит при тех же условиях: рассольчик заготовлен, водочка тож, котлетки загодя изжарены. Явился голубчик. Люба ничего, все обычным порядком повела: спать с собой положила, утречком в вид привела, на работу доставила. А как следующая получка подошла и Пашенька ее желанный сам к ней по рефлексу пришел, она ему утром не рассольчику-водочки, а ультиматум выставляет: «Вот решай, друг Пашенька, либо мы сейчас идем в загс заявления отдавать, а после возвращаемся и это дело по всей положенности отмечаем. У меня вот и коньячок в холодильнике стоит, и на заводе я отгулы на нас обоих у мастера взяла. Либо иди ищи сам, где тебе опохмелиться».
Пашка прикинул, что подать заявления – это одно, а расписываться – это еще баба надвое сказала. «Согласен я!» – говорит. Люба тут же такси, за час они обернулись – и к столу. Расписываться им назначили через двадцать дней. Как день этот подошел, Пашка вспомнил и Любу сторонкой обходит. А она будто так и надо. Никакой ему реакции не выдает. Пашка успокоился, сама, думает, забыла либо от мысли такой отошла. А как снова получка да пьянка подошли, Люба на своем месте с пол-литрой: «Добавим, Пашенька?» Увезла его опосля домой, как повелось, а утром тем же манером: «В загс пошли, снова заявления подавать будем, раз прошлый раз не вышло расписаться». Пашка уже знает, что дело это неопасное, соглашается. Привезла она его, чуть тепленького, в загс. Тот, в полной потере бдительности, вполуха слушает, о чем Люба с загсовской бабой шепчутся. Берут у них паспорта, то да се, а потом шлепают в них печати и возвращают: «Поздравляем с законным браком, товарищи!» У Пашки
