Рыкун совсем не в себе!
– Так и не поел? – нахмурился мохнач.
– Если бы только это! Забился в угол, рычит, огрызается, никого к себе не подпускает… Слюни текут, глаза горят! Взбесился, что ли?!
– С чего бы он взбесился? – с гневом спросил Аоранг, ускоряя шаг.
Про Аюну он будто забыл, как вошел под каменные своды; она едва поспевала за ним, пробегая мимо клеток и загонов, даже не успевая заметить, кто в них заперт.
– Его разве кто-то укусил?
– Нет, но… Он явно страдает! Может, острая кость в каше попалась?
Аоранг резко остановился и схватил смотрителя за плечо.
– Рыкун ест молочную кашу с нарезанным мясом! – рявкнул он. – Откуда там кость, да еще острая? Смотри! Если туда попала кость, я не завидую тому, кто готовил ему пищу!
При виде разъяренного мохнача смотритель побледнел и принялся было оправдываться, но его торопливые слова заглушил жалобный и сердитый рев.
Аюна с трудом дышала – в этой части зверинца вонь была нестерпимой. Она поглядела туда, откуда донесся рев, и застыла на месте. С ее губ невольно сорвалось имя Исвархи. Когда Аоранг говорил о детеныше, она, сама того не сознавая, ожидала увидеть пушистого пятнистого котенка, пусть и большого, – но перед ней припал к полу, словно готовясь к прыжку, самый настоящий саблезубец. До взрослого хищника он еще не дорос, но уже был размером с теленка – большеголовый и большелапый, нескладный, некрасивый, покрытый клочковатой шерстью. Звереныш скорчился в дальнем углу клетки, прижав уши, и рычал, глядя по сторонам дикими желтыми глазами. Из его пасти обильно капала слюна.
– Этот зверь и в самом деле выглядит больным, – тихо сказала Аюна. – Может, лучше тебе…
Аоранг, не дослушав, откинул задвижку и вошел в клетку.
– Стой! – вырвалось у царевны, но ее друг даже не обернулся.
Он медленно пошел в сторону детеныша, опустился перед ним на корточки, не доходя нескольких шагов, протянул в его сторону руку и заговорил с ним на языке мохначей. Он говорил негромким ровным голосом, не обращая внимания на то, что зверь припал к земле и дергает куцым хвостом, всем своим видом предупреждая человека – еще шаг, и бросаюсь!
Аоранг не шевелился и не опускал руку, но продолжал ласково говорить. Наконец Аюна поняла, что зверь успокаивается. Его вздыбленная шерсть опустилась, рычание умолкло. Аоранг тут же придвинулся чуть ближе к нему и коснулся рукой шеи. Рыкун взвизгнул и отдернул голову. Мохнач убрал руку, подождал, пока рычание снова не умолкнет, и опять коснулся морды.
Это длилось, должно быть, очень долго, но для Аюны, которая, затаив дыхание, не сводила глаз с мохнача, время пронеслось как один миг. Только когда Аоранг выпрямился, повернулся и заговорил со служителем на языке арьев, она разжала стиснутые кулаки и увидела красные полукружия на ладонях там, где ее ногти впивались в кожу.
– У него меняются зубы, – сказал Аоранг, поглаживая зверя и осторожно ощупывая ему горло. – На Ползучих горах
