теперь у меня, кроме вас, ни одного не осталось, своими устными рассказами… Писал, а теперь не пишу! Слишком много писателей вышло из медицинских работников, слишком много вреда они Отечеству моему принесли…
– Вреда?
– Да, вреда! И не только медики…
«Это тема для большого цикла передач», – автоматически отметил про себя Костя.
Педиатр сделал ещё один большой глоток, сел, недовольно посопел, но продолжил, постепенно изживая обиду, даже как будто подпитавшись ею.
– То был далеко не единственный раут, на котором мне довелось присутствовать, скольких я их там повидал, мерзавцев… Не счесть, были среди них и очень приличные люди, но в предлагаемых обстоятельствах и они выглядели абсолютными подонками. Если мне не изменяет память, то в тот раз наутро гости опохмелялись тоже по-советски, завтра же – понедельник, все должны с утра пораньше в Москву на работу лететь. Поразил Гольдентрупп, или, если вам угодно, Лупа-нов… Вчера он отрабатывал квартирку в пригороде Лондона – как в пылу ночных откровений мне призналась Людмила Руслановна, – таков был его гонорар за ведение мероприятия…
Костя, услышав про гонорар, удивлённо поднял брови, но педиатр неправильно понял его немой вопрос.
– Она – замечательная женщина, впрямь какая-то неувядаемая, вечная, юная – горючая смесь кавказской запальчивости с казацко-яицким гостеприимством – ненасытности и самоотвержения. Мы расстались только под утро. «Ещё не вечер, – сказала она мне, еле живому, на прощанье и добавила: – На таких, как ты, Боря, душой отдыхаешь…»
Кстати, насчёт Гольдентруппа она с меня клятву взяла, что дальше нашего интима эта фамилия никуда не пойдёт. Извини, Людмила Руслановна, пошла, но вы правильно делаете, что мне не верите, Костя. А ваш Лупанов на похмельном завтраке, начавшемся только часа в два дня, оказался очень милым человеком, домашним, совсем не такой циничной тварью, как на вчерашнем приёме, кажется, даже несколько устыдился своих давешних выкрутасов.
– Я охреневаю, – сказал Костя. Он действительно пребывал в состоянии крайнего недоумения. Не верил, конечно, но и верил.
– Это ваше дело. Кроме того, Лупанов этот – писатель ведь, властитель дум, нравственный авторитет, орденоносец, председатель комитета по ельцинской премии… Его же могли, в конце концов, заснять на порновидео и потом показать общественности, жене, детям, впрочем, о чём это я? Жена присутствовала на этой части мероприятии и больше всех аплодировала… Да, время такое сейчас, если гадость какую-нибудь головокружительную не сделаешь, то о тебе ни одна скотина не узнает… А жена его такая вся беленькая, очень милой женщиной оказалась и о-очень тоже полной. Как и политолог Лебедько, который нам сейчас важнее, чем лупановская жена. Он был похож на одетое в костюм огромное очищенное от скорлупы яйцо, сваренное в мешочек, такой же белый, лысый и трепещуще-нежный – кажется, чуть тронь его иголкой, и сразу истечёт весь… Теперь вёл стол
