поможет, все равно: завтра опять идти в школу. Вот, блин, влип.
От страха хочется срать. Я поднимаю руку: можно выйти? «Историца» кивает. Все смотрят на меня, кроме Быры. Он рисует в тетради каких-то автогонщиков. Он на всех уроках рисует автогонщиков или солдат.
В туалете никого. Все унитазы уже забиты говном, и я выбираю тот, который почище.
Потом долго мою руки холодной водой – горячей нет, – и они почти что синеют. Возвращаюсь в класс.
– Можно сесть?
«Историца» кивает. Все снова смотрят на меня.
Звенит звонок. Все встают, но «историца» остается сидеть. У нее, наверное, следующий урок в этом кабинете. Значит не сейчас. А когда? Выхожу в коридор. Подбегает Змей.
– Быра ждет тебя за школой, на заднем крыльце, где забитая дверь. Если не придешь, будет хуже.
Он хихикает.
Кладу портфель на подоконник и спускаюсь на первый этаж. Выхожу на улицу. С крыши капает, и светит солнце. Но холодно: еще ведь только конец февраля.
За углом, кроме Быры, стоят человек семь пацанов, Егоркина и еще две «бабы» из нашего класса. Быра снимает пиджак и отдает Змею. Подходит ко мне. Бьет в челюсть. В голове что-то встряхивается, и я падаю. Он ждет. Я притворяюсь, что не могу встать. Из разбитой губы на рубашку капает кровь.
– Кровь за кровь, – говорит Быра. – Мы в расчете.
Все уходят. Я встаю. Голова сначала кружится, потом перестает. Забираю портфель, потом одеваюсь в гардеробе и иду домой. Черт с ней, с геометрией.
Дома мама спрашивает, что случилось.
– Подрался. Из-за девушки.
– Молодец. Правильно. Девушка – один из немногих достойных поводов для драки.
На следующий день иду в школу в поганейшем настроении. Мне стыдно. Но в классе никто не вспоминает про вчерашнее. С Бырой не сажусь, сажусь за пустую парту.
На перемене иду к «классной».
– Евгения Эдуардовна, я не хочу сидеть с Быркуновым.
– Почему?
– Ну, не хочу.
– Он что, к тебе пристает, мешает учиться?
– Ну… нет.
– А что тогда?
– Ну, не знаю… Не хочу просто.
– Володя, давай попробуем еще одну неделю. Коллектив – великая сила, и я искренне в это верю. Уже есть положительные результаты. По последней контрольной по геометрии ему «три», а до этого все время были «двойки».
Поворачиваюсь и ухожу. На геометрии снова сажусь один. Подходит Быра.
– Слушай, Дохлый садись к мне. Это же твое место.
– Не хочу.
– Ну, что ты как не пацан? Ты что, со своим пацаном разосраться хочешь из-за какой-то сучки? Я, конечно, ебнул тебе, но ты же сам первый. У меня с ней свои дела, насчет пацана одного. А ты зачем лез? Я думал, ты свой пацан, думал – ты друг будешь, а ты…
– Ладно.
Я пересаживаюсь.
На алгебре – самостоятельная работа, и я решаю за себя и за Быру.
– Молодец, –
