про Веру, Надежду, Любовь и мать их Софию, а Софа обижалась, она и постарше нас была всего-то лет на семь-восемь.
У Софы тоже была девочка, второй ребенок, держалась она от их троицы особняком, она вообще была сдержанна, суховата и казалась старше своих тридцати лет. В третье отделение Софа попала из-за повышенного давления, ее кололи лекарствами две недели, а с ребенком у нее было все в порядке. И дальше, еще две соседки по палате – Эльвира, Эля и…
– Вера, как звали ту девочку?
– Кажется, Маргарита, – неуверенно вспомнила Вера.
– Точно, Маргарита Зеленцова. А эта Эля… нет, не помню фамилии.
Опять они замолчали, вспоминая Элю. Очень худая высокая женщина с ввалившимися глазами. В первые дни прошел слух, что ребенок у Эли в тяжелом состоянии. Его не приносили кормить, и Эля во время кормления выходила в коридор, не в силах выносить воркования мамаш, лицезреющих своих чмокающих сокровищ. И вечерами, когда уходили врачи, Эля все ходила и ходила по коридору, не вступая ни с кем в разговоры, а ночью стонала во сне.
Надежда вспомнила, что ни разу за две недели с Элей не разговаривала. Эля избегала их, молодых, счастливых и беспечных. Они общались втроем или с такими же как они молодыми мамашами из других палат.
Как-то вечером, когда Эля опять монотонно ходила по коридору, к ним в палату забежала детская сестра Клавочка. Люба угостила Клаву фруктами, которые ей в изобилии приносил муж, но доктор Алексей Иванович Любе их есть временно запретил, потому что у ее девочки началось расстройство. Клава съела грушу, яблоки и гранаты забрала с собой, а в благодарность рассказала им все сплетни об Эле, что этот ребенок у нее третий, что остальные двое умерли – один в утробе на шестом месяце беременности, а второй родился и прожил два дня. И теперь это у Эли последний шанс родить ребенка. Клава слышала, как Эля приходила к доктору Алексею Ивановичу и умоляла его сделать все, что в его силах, чтобы ее девочка выжила, на что доктор ответил, что все уже сделано и теперь можно надеяться только на бога.
Клаву позвали в детское отделение, они все втроем поахали, посочувствовали Эле, а потом выбросили ее историю из головы, не потому, что были такими жестокими или равнодушными, а просто принесли детей на кормление, и все проблемы отступили на задний план, кроме одной: возьмет ли ребенок грудь, и не мало ли ему молока?
И была еще одна у них соседка по палате – девочка пятнадцати лет, Маргарита. Это сейчас пятнадцатилетние мамы никого не удивляют, а тогда это была редкость. Девчонка была хорошенькая, и глазки умные, но вот пошла по кривой дорожке. Про отца ребенка не было ни слуху ни духу. Родила она тоже с какими-то осложнениями и сразу же сказала врачам, что от ребенка отказывается и чтобы кормить не приносили. Нужно было вызывать юриста и оформлять документы, но Алексей Иванович все тянул, надеясь, что Маргарита одумается. Приходила ее мать или тетка и скандалила в ординаторской, чтобы не принуждали девочку и не давили на психику, так что Алексей Иванович рассердился
