варианты, собрать в груд и сделать вывод. Это уже работа ума иронического, стиля гротескного, но не ради того, чтобы зло посмеяться, унизить ближнего, но пробудить уснувшее, глубоко спрятавшееся человеческое.
Как скорняк кроит меховую выворотку из лоскутья, примеряя куски, покромки и пластины и смётывая поначалу их на живую нитку, чтобы увидеть подергушку в целом, так и Поляков отдельные примеры и факты набрасывает на одно жизненное полотно, выявляя из частного целостную картину происходящего, рисует её так, чтобы понятно стало и несведущему человеку, далёкому от политики.
Писатель Поляков таланта редкого ныне, единичного, поручительного и учительного, он стоит наособицу по своему письму, и повторить его сатиры сложно. Его мысли становятся афоризмами, легко проникают в народ, возбуждают своей искренностью «чувства добрые», не только уводящие от зла, но и заставляющие противостоять ему.
Юрий Поляков и «Литгазету» строит на началах православного национального сознания: «Кто любит Россию, тот любит Бога». Не порывая полностью прежних связей с «чаадаевцами» и либералами-сектантами астафьевского толка, Поляков умудрился потиху заузить былые «семейные узы» газеты, расширить её кругозор, дать ей живого, открытого дыхания, припустил в тесто русских дрожжей. И взгляд газеты поочистился от тусклой пелены, стал много шире и яснее.
И сразу Поляков нажил себе недругов; они стали усердно лаять из-за углов и подворотен, как несытые псы, кусать в пяты, выясняя: чей ты? Но он растревожил не только нигилистов и пацифистов, западенцев и развращенцев, но и солдат «инвалидной команды» из патриотического стана, кто «штык точил, ворча сердито», и не знают, увы, сердешные, в какую сторону направить его жало, и оттого засыхают в бездействии на корню в своей покосившейся караульной будке, и ещё пуще злятся и дуются на человека, который самоволкою выбрал верную тропу. Им тоже хочется доброго дела, но не знают, как подступиться, душа их ноет, но, заблудившись средь трёх сосен, они постоянно ударяются лбом, набивая шишки, и оттого ещё более сатанеют от безысходности. Да ещё эта проклятая зависть душит. Уж так Поляков удачлив, подозрительно удачлив, и всё как будто достаётся ему даром, словно бы изловил случаем волшебницу-щуку в проруби, и она, потаковщица, из вражьего стана разведчица, пьесы ему строчит, романы клепает, коттеджи ставит, а он, такая протобестия, знай себе полёживает на печи-самоходке, бока почёсывает, закидывая в рот сибирские пельмешки.
Нарисуешь подобную картину да и взвоешь от неладной доли, что через пень да колоду. И правда, что человек, которому завидуют, слишком много места занимает, воздуху отнимает, и невольно возникает желание его пообрезать да заузить, сделать себе вровню, а и меньше того.
…И вот братцы-патриотцы, внося рассорицу-пересортицу, невольно обнимаются с антагонистами-либералистами, оправдывают Ельцина и Черномырдина, расстрелявших Верховный Совет…
Последнее прибежище
