ее темно-синий пояс, подчеркивающий талию и широкие бедра. Я почти ждал, что Кэтрин положит ладонь на грудь девушки или залезет под короткую юбку, краем ладони проведя через ягодичную борозду в липкую промежность. И наверняка медсестра не вскрикнет ни от оскорбления, ни от удовольствия, а продолжит заправлять простыни, не задетая сексуальным жестом, значащим не больше, чем брошенная вскользь фраза.
Кэтрин вытащила из сумки папку, и я узнал подготовленный мной договор на съемку телерекламы. В высокобюджетном тридцатисекундном ролике, посвященном новой линии спортивных автомобилей Форда, мы надеялись снять одну из знаменитых актрис. В день аварии у меня состоялось совещание с режиссером-фрилансером Аидой Джеймс, которую мы привлекли. И очень кстати, одна из актрис, Элизабет Тейлор, собиралась сниматься в новом художественном фильме в Шеппертоне.
– Звонила Аида, выражала сочувствие. Можешь еще раз посмотреть договор? Она внесла кое-какие изменения.
Я отклонил папку, уставившись на свое отражение в зеркальце Кэтрин. Поврежденный нерв в коже головы перекосил мою правую бровь, опустив ее, как повязку на глаз, которая скрывала от меня мой новый вид. И подобный перекос, похоже, был во всем вокруг меня. Я вглядывался в свое бледное, как у манекена, лицо, пытаясь прочитать его морщины. Гладкая кожа – это уже из научно-фантастического фильма, когда герой выходит из капсулы после долгого путешествия по ярко освещенной поверхности незнакомой планеты. В любой момент небеса могут обрушиться…
Внезапно я спросил:
– А где машина?
– Снаружи, на стоянке врачей-консультантов.
– Что? – Я приподнялся на локте, пытаясь взглянуть в окно за моей койкой. – Моя машина, не твоя. – Неужели мой автомобиль выставлен предостерегающим экспонатом у операционных?
– Она совершенно разбита. Полиция оттащила ее к пруду за участком.
– Ты ее видела?
– Сержант просил меня ее опознать. Никак не мог поверить, что ты остался жив. – Кэтрин потушила сигарету. – Жалко того человека, мужа доктора Ремингтон.
Я в открытую посмотрел на часы над дверью, надеясь, что Кэтрин скоро уйдет. Фальшивое сострадание по отношению к мертвому человеку дико раздражало – обычное упражнение, моральная гимнастика. Бесцеремонность молодых медсестер была частью того же жалостливого представления. Я часами думал о мертвеце, представляя, как подействовала его смерть на жену и семью. Я думал о последних мгновениях его жизни, безумных миллисекундах боли и жестокости, когда беднягу выдрало из приятной уютной интерлюдии и внедрило в гармошку металлизированной смерти. Наши отношения с мертвецом таились в реальности ран у меня на груди и ногах, в незабываемом столкновении моего собственного тела с интерьером автомобиля. А фальшивое горе Кэтрин было всего лишь изящным жестом – того и гляди запоет, хлопнет себя по лбу, потрогает каждый
