он на это скажет, так что принялась ускоренно печатать:
Ничего особенного, просто пошла перекусить с девчонками. Если хочешь знать, как дела, спроси у него.
Я еще некоторое время смотрела на экран, ожидая ответа. Было понятно, что Питер беспокоится о моем отце – в конце концов, именно в этом состоит его работа. Но если он хочет узнать что-то о его физическом или эмоциональном состоянии, я – последний человек, кого стоит спрашивать.
– Привет.
Я подняла глаза и увидела напротив Тофера, опиравшегося на столешницу посреди кухни. Интересно, давно ли он там: Тоби как-то раз сказала, что, когда я читаю, у меня очень странное лицо.
– Привет, – сказала я тем же равнодушным тоном, выключая экран и кладя телефон на стол.
Мы договорились о границах еще три года назад, когда все это началось, и до сих пор не испытывали никаких сложностей с их соблюдением. Все было без обязательств, и это позволяло нам присутствовать в жизни друг друга, не ощущая напряжения или неловкости. И я это высоко ценила, учитывая, что он был единственным человеком, кто действительно понимал, как устроена моя жизнь. Его мать заседала в Сенате, и в последние три года они с моим отцом скармливали прессе их любимую историю: сенатор и конгрессмен, идеологически на противоположных сторонах баррикад, но живущие поблизости друг от друга, несмотря на все хитросплетения политики в Вашингтоне, выстроившие крепкую дружбу. Они часто ездили вместе на поезде в Вашингтон и обратно, и, несмотря на тенденцию медиа преувеличивать, я знала, что отцу действительно нравится Клэр Фицпатрик. Когда Клэр и папа оказывались в одном помещении, что бывало не так уж часто, например, если мы вместе ужинали, то я и Тофер всегда находили возможность уединиться, особенно во время разговоров о дотациях.
– Что нового? – спросила я, отпивая из бутылки, при этом не отрывая от парня взгляда.
Тофер – сокращение от «Кристофер» – был настолько красив, что я не смогла к этому привыкнуть даже за три года. Подобного рода красоту – высокий рост, загар, светлые волосы, серые глаза – обычно можно увидеть в рекламе дорогих часов и свитеров. В нем были особый лоск и уверенность, которые я сразу же распознала, впервые увидев.
– Ничего особенного, – сказал он, пригубив бутылку со спрайтом и поставив ее, посмотрел на меня.
Его голос стал немного тише:
– Как ты справляешься?
Я дернула плечом:
– Нормально.
Выражение его лица почти не изменилось, но я знала, что он мне не поверил.
– Правда! – твердо сказала я. – Я уезжаю на все лето в конце недели, так что вообще не собираюсь с этим разбираться.
– А, точно, – кивнул Тофер. – Та медицинская программа, верно?
Я кивнула. Не имело смысла придавать какое-то значение тому, что он помнил, – в конце концов, нас обоих учили именно этому. Выхватывать даты и детали, запоминать, как зовут дочь вон той коллеги и в каком университете она учится. Не забыть, что эта крупная жертвовательница любит орхидеи, и, если ты о них
