своего командира роты лейтенанта Шульца, бросился к границе, переплыл Буг и сдался советским пограничникам. Запинаясь от волнения, сапер Альфред Лисков рассказал, что 22 июня на рассвете немецкие войска должны перейти границу. Не успел перебежчик обсохнуть после купания в пограничной реке, как произнесенные им слова дошли до самого Сталина. Маршал Г. К. Жуков впоследствии вспоминал: «Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик <…> утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Я тотчас же доложил наркому и Сталину то, что передал Пуркаев. – Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, – сказал Сталин <…> вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность».
Так, через немецкого ефрейтора советский лидер узнал общее содержание обращения Гитлера к своим солдатам. Немедленного решения на совещании в Кремле не последовало. Поначалу Сталиным были высказаны сомнения относительно достоверности сведений, сообщенных перебежчиком. Народный комиссар обороны С. К. Тимошенко высказал мнение, которое поддерживали все присутствующие люди в военной форме: перебежчик говорит правду. Еще утром 21 июня сходная информация поступила также от агента в немецком посольстве в Москве Герхарда Кегеля, который докладывал в Центр, что «война начнется в ближайшие 48 часов». Нарком предложил дать в особые округа директиву о приведении войск в боевую готовность. Однако этот вариант был сочтен Сталиным преждевременным. Надежда на мирное разрешение кризиса еще оставалась, и было решено ввести в распоряжение войскам уточнение относительно возможных провокаций противника. Таким образом, советским руководством не исключался вариант, когда немцы отдельными выпадами 22 июня могли вынудить командиров приграничных частей и соединений нанести авиаудары или же перейти границу. В этом случае был бы создан casus belly – повод для войны, оправдывающий вторжение в глазах мирового сообщества. Крупномасштабные боевые действия в этом случае начались бы не 22-го, а 25 или 26 июня, после обширной пропагандистской кампании в западной прессе, разоблачающей «красных варваров». Как мы знаем сегодня, немецкие стратеги не рассматривали такой вариант, но вечером 21 июня на совещании в Кремле это было совсем не очевидно.
Исходя из этих предположений директива была доработана. В итоге в войска был направлен документ, вошедший в историю как Директива № 1. В ней говорилось: «Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Копия: Народному комиссару Военно-морского флота. 1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий. 2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать
