вновь переглянулись. Каст коротко кивнул. И оба они вышли из небольшого шатра. Следом совет покинули Икрий и Тарк, которые так и не проронили не единого слова. Удалился Висбальд, угрюмый и погруженный в свои мысли. Мы остались с Рутом наедине. Гопломах не понял, что произошло, и смотрел на меня выпученными глазами.
– Что происходит? – спросил германец.
Я не ответил на его вопрос, а только отдал приказ.
– Собери мне с дюжину таких же, как ты, рубак, Рут. Мне нужны только лучшие.
– Не сдвинусь с места, пока ты не скажешь мне, что ты задумал, Спартак! – мотнул головой Рут.
Я знал, что гладиатор говорит так потому, что его в первую очередь заботит моя безопасность. Поэтому ответил.
– Мы ненадолго покинем лагерь, это все, что я могу тебе сказать сейчас.
– Как скоро тебе нужны люди? – уточнил германец, его конский хвост растрепался после взбучки, но, казалось, Руту сейчас не было никакого дела до этого.
– Сейчас же! – отрезал я.
Рут было бросился к выходу, но я остановил его, не успел гладиатор сделать и шагу.
– Рут! – позвал я гопломаха.
Он обернулся.
– Спартак?
– Никто не должен знать о нашем разговоре! Никто!
– Сделаем!
Я хотел сказать что-то еще, но запнулся и крепко обнял смутившегося гопломаха. – Прости, брат, что мне пришлось съездить тебе по чердаку. И спасибо тебе за все!
Гладиатор ответил широкой обезоруживающей улыбкой, которая смотрелась нелепо на суровом, покрытом шрамами лице бывалого воина. Улыбка была настолько искренней, что на секунду мне показалось, что я чувствую исходящее от Рута тепло. Это был большой человек во всех смыслах этого слова. Я уже знал, что германец верит мне безоговорочно и именно на него я могу положиться в самую трудную минуту, как на самого себя. Времени объясняться и вдаваться в подробности действительно не было. Теперь от того, насколько быстро я реализую задуманную мной идею, зависела наша судьба.
Раздался сигнал корна. Крассовский расплылся в улыбке и потер руки. По заверению военного трибуна латиклавия Тита Верилия, приготовления займут не больше часа, после чего его, Марка Робертовича, любимый легион, который он считал личным, перейдет в наступление. Тит Верилий казался человеком ответственным, поэтому не должен был подвести. Марк Робертович расположился поудобнее на табурете, твердо решив отметить свое первое принятое решение, когда в проходе шатра появился центурион-примипил.
– Разрешите войти! – Он говорил отрывисто, голосом человека, привыкшего отдавать команды.
Крассовский усилием воли заставил себя обернуться к выходу, но не выпустил из рук чашку фалернского вина. Сейчас центурион выглядел неважнецки, не столь убедительно, каким Марк Робертович видел его на военном совете часом раньше. Одной рукой центурион то и дело поправлял плащ, разглаживая его, будто нашкодивший мальчишка,
