и холодом и солнцем, в эти минуты светилось, молодело, и тогда было отчетливо видно, что обильные морщины изрезали его преждевременно.
Захар время от времени помогал ей, чем мог, – то картошки подбросит мешка два, то ситцу на рубашонки детишкам достанет.
В сорок пятом, как только кончилась война, Мария Дмитриевна засобиралась уезжать.
– Ваня, муж, скоро демобилизуется теперь, – сказала она Захару. – Поеду – может, хату свою удастся к его прибытию заново поставить на пепелище. Прежнюю-то, пишут мне, сожгли немцы…
– Сюда бы звала мужа…
– Нет уж, – покачала она головой, – негоже как-то… изменять родным местам. Снились-то ведь они чуть не каждую ночь… А вам тут всем спасибо и низкий поклон.
– Тогда знаешь что… Оставь мне кого-нибудь из них, – показал Захар на ребятишек. – Из тех, конечно, которые…
– Что ты, что ты?! – растерянно произнесла Мария Дмитриевна. – Да как же?! Я Ване всех описывала, он их ведь и по обличью почти знает… Он приедет и спросит: где такой-то…
Долго и настойчиво пришлось ему уговаривать Марию Дмитриевну. Она только покачивала головой. Потом пообещала списаться с мужем, посоветоваться. И, наконец, сказала:
– Ладно уж… Хороший ты, видать, человек. Бери которого… вон из тех мальцов. Большенького тебе бы, да ведь в памяти они уже.
– Миша, иди-ка, сын, ко мне, – позвал Захар трехлетнего карапуза. В мыслях он давно выбрал этого белобрысого мальчишку.
– Не пойду. Ты усатый, – сказал мальчик.
Но, помолчав, спросил:
– А на лошади прокатишь?
– Да хоть сейчас. Айда со мной на конюшню.
Захар увез мальчика в бригаду, где тот и жил под присмотром старушки матери Филимона Колесникова до тех пор, пока не уехала Мария Дмитриевна.
Уезжая, она сказала:
– Мать его я под Воронежем похоронила. Осколком бомбы ее насквозь… Перед смертью она карточку дала мне своего мужа, прошептала: «Может, отыщешь его после войны, так сынка передашь…» Вот она.
Захар нехотя взял карточку. С нее глядел на Большакова простоватыми глазами парень лет двадцати пяти.
Мария Дмитриевна поняла тогда его состояние, мягко проговорила:
– Ну да, придется поискать его. Отец же ребенку. Только навряд ли найдешь. Я даже фамилию не успела спросить. Только и поняла из ее последних слов, что ребенка звать Миша, что они жили до войны в Курске да что муж ее был пожарником…
Так Мишка остался у Захара.
В последующие годы для успокоения совести Захар несколько раз писал в Курск. И после каждого письма жил в страхе: ну, как найдется отец?
Но время шло, а отец Мишки не находился. Да и как найтись, если Захар не мог указать даже фамилию ребенка, писал просто о мальчике по имени Миша, сыне курского пожарника! И Захар успокаивался.
Но
