который я намеревался использовать. Я отвел затвор, поднял ружье и прицелился в Комбу. Ни по возможностям прицела, ни как иначе на дальнюю стрельбу Интомби не рассчитано. В Комбу я мог попасть лишь за счет выброса пули.
Парус мы подняли, наша лодка шла довольно ровно. Кроме того, мы находились под прикрытием берега, будто плыли в тихом пруду, так что стрелять с кормы было удобно. Сам я, усталости вопреки, сумел собраться и даже почувствовал себя увереннее. Еще повезло с освещением: солнце всходило у меня за спиной, ярко озаряя нужную мне мишень. Я затаил дыхание и спустил курок. Заряд взорвался почти в то же мгновение, над дулом взвился дымок. Комба вскинул руки и навзничь упал в лодку. С большим опозданием (по крайней мере, так показалось нам) ветер принес глухой звук удара смертоносной пули.
Наверное, не стоит хвастаться, но выстрел получился замечательный: пуля, как я впоследствии выяснил, попала точно в цель – угодила Комбе в грудь и пробила сердце. С учетом всего сказанного, четыре выстрела, которые я произвел в стране понго, – венец моей стрелковой карьеры. Первым я в глухой ночи попал богу-обезьяне в лапу и убил бы его, да выстрел получился затяжным, вот горилла и успела прикрыть голову. Вторым я таки уложил чудовище, невзирая на суматоху и панику. Третьим после долгого заплыва, среди сверкания молний, я покончил с Мотомбо. Четвертым с большого расстояния, на плывущей лодке я уничтожил бессердечного, вероломного Комбу, что заманил нас в свою страну с целью убить и съесть на ритуальном пиру. На самом деле я ежесекундно понимал, что не имею права на ошибку: у меня лишь четыре пистона и исправить ее не удастся.
Уверен, с другим ружьем, даже с самым лучшим и современным, у меня так не получилось бы. К маленькому шедевру Парди я привык с юности, любой снайпер подтвердит, что это очень важно. Я приноровился к Интомби, а Интомби – ко мне. Это ружьецо до сих пор висит у меня на стене, хотя сегодня, во времена казнозарядных ружей, я им не пользуюсь. Вот только местный оружейник, которому я отдал Интомби на чистку, без спросу отполировал и наворонил ствол. Теперь ружье как новенькое, а мне больше нравилось исцарапанным.
Возвращаясь к нашей истории, скажу, что выстрел подействовал на Ханса, как рог Джона Пила[35]. Старый готтентот выглянул у меня из-за спины и увидел, как Комба падает навзничь.
– Прекрасный выстрел, баас! – пролепетал Ханс. – Уверен, даже дух вашего преподобного отца в огненном месте не способен истреблять врагов так здорово. Выстрел прекрасный!
Старый дурак принялся целовать мои сапоги, точнее, то, что от них осталось. Пришлось угостить Ханса остатками бренди, который привел его в чувство, особенно после того, как с него сняли грязную обезьянью шкуру и помогли ополоснуть лицо и руки.
Гибель Комбы подействовала на понго престранным образом. Их лодки собрались вокруг той, где лежал его труп. После короткого совещания понго опустили паруса и на веслах вернулись к пристани. Почему они так сделали, не знаю. Возможно, они думали, что Комба околдован или только
