Он даже не успел закрыть дверь, как почувствовал ее руки на своем теле. Они занялись любовью. А потом Элизабет сбросила кофту, и они принялись жестко трахаться. А чуть позже снова занялись любовью, при голубом свете телеэкрана.
Они лежали в темноте, Элизабет положила голову на грудь Дэвида. Он думал, что она спит, да и сам уже проваливался в сон, когда услышал ее шепот:
– У меня была сестра-близнец. Как две капли воды…
– Тсс, – сказал он и погладил ее волосы. – Я люблю тебя.
– Не надо тебе меня любить, – ответила она.
Было еще темно, когда он проснулся. Рядом никого.
Ни записки, ни надписи помадой на зеркале, никаких признаков того, что Элизабет была здесь, кроме слабого запаха мыла и дыни, ее запаха.
Дэвид нашел ее имя в списке студентов, позвонил в общежитие в Прентис-холл, но ответа не дождался. На занятия она не явилась. Он попросил знакомую девчонку с факультета американской литературы провести его в общежитие и нашел ее комнату. Даже если Элизабет была дома, к двери не подошла. Он оставил новые сообщения на автоответчике.
Через три дня после той ночи, примерно в девять вечера, в его комнате зазвонил телефон. Она плакала.
– В чем дело? – спросил он спокойно.
– Дэвид, прости меня, – проговорила она сквозь слезы. – Я так подло с тобой поступила.
– Ничего.
– Не знаю, к кому еще обратиться. Мне нужна твоя помощь.
– Что случилось?
– Я… я заказала пиццу в «ЕвроДжайро». Они всегда мне ее присылали с Кэтрин. Она должна была сегодня работать. Но вместо нее приехал какой-то парень. Я ему не открыла. Он подождал-подождал и ушел. У меня не осталось никакой еды. Ты можешь за мной приехать? Сходим куда-нибудь.
Дэвид не задавал вопросов. Да и не хотел. В конце концов, это тоже часть ее тайны.
Он зашел за ней через пять минут. По нечесаным рыжим волосам и по тому, какой беспорядок творился в комнате, он понял, что все эти дни она просидела взаперти. Он повел ее в «ЕвроДжайро», заплатил за пиццу, которую они съели пополам, запив пивом. Потом они пошли в «Палчос», крохотную пончиковую на Мэйн-стрит, рядом с университетом. Дэвид рассказывал Элизабет о своей семье и о том, как он пытается написать что-то стоящее. Но всякий раз, когда он спрашивал о ее детстве, Элизабет быстро переводила разговор на другую тему. Он не настаивал.
– Я никогда не открываю дверь мужчинам, – наконец сказала она.
А на ночь осталась у него в общежитии. И на следующее утро не ушла.
– Нет, нет, нет, – сказала она, перебирая его диски с музыкой. – Дэвид, это просто кошмар.
– Что кошмар?
– Cranberries, Эния, They Might Be Giants. Здесь нет ничего позднее девяностого года. Твои диски – это какой-то девчачий ужас.
Он пожал плечами. Они сидели на кровати, Элизабет привалилась спиной к его груди, а он обнимал ее ногами за талию. Дэвиду нравилось чувствовать вес ее тела. Закончив
