суду Белой армии. От смертной казни спасло письмо в ее защиту, подписанное А. Толстым, М. Волошиным, Н. Тэффи и опубликованное в Одессе. Но похоже, что решающую роль в этой истории сыграл член кубанского правительства Д.Е. Скобцов-Кондратьев. Видный казачий деятель влюбился в арестованную петербургскую поэтессу. Это и спасло ей жизнь.
В 1919 году вместе со Скобцовым, за которого она вышла замуж, Елизавета Юрьевна эмигрирует: вначале в Югославию, а затем во Францию, в Париж. Здесь она поступает вольнослушательницей в православный богословский институт, ректором которого был философ отец Сергей Булгаков, ставший ее духовным отцом. В эти годы Скобцова пишет философские труды «Достоевский и современность», «Миросозерцание Вл. Соловьева», воспоминания о Блоке, известие о смерти которого пережила очень тяжело.
В 1932 году умирает ее младшая дочь Настя. Это, считают биографы, послужило толчком для принятия важного решения: постричься в монахини. Но она осталась в миру: «она нашла для души своей соразмерную форму». Это уже потом ее путем последуют мать Тереза и другие женщины, у которых
Самое вместительное в мире сердце.
Всех людей усыновило сердце.
Понесло все тяжести и гири милых.
Господи, там в самой сердцевине нежность.
В самой сердцевине к милым детям нежность.
Подарила мне покров свой синий Матерь,
Чтоб была и я на свете Матерь.
1931
В 1936 году судьба послала ей новое испытание – умерла старшая дочь. Близких поразила реакция матери Марии на это горе: ни слез, ни оцепенения души. Только сожаление, что «сердце мира не вмещает». После смерти дочери она вся без остатка отдалась работе.
Вместе с друзьями-философами, среди которых Н. Бердяев, отец С. Булгаков, Г. Федотов, мать Мария основала объединение «Православное дело». На улице Лурмель, 77, она устроила женское общежитие и дешевую столовую, для которой с рынка приносила продукты (монахине делали скидку).
Мать Мария сама вела хозяйство, мыла полы, клеила обои, набивала тюфяки. А вечерами расписывала и вышивала иконы. Устраивала диспуты. Писала стихи. На удивление друзей, как она все успевает, откуда черпает силы, отвечала: «У меня к ним отношение такое – спеленать и убаюкать – материнское». Люди это чувствовали и стали называть ее просто – Мать: «Мать сказала», «Мать просила»…
Война вновь разрушила жизнь. Первый порыв – ехать в Россию, помочь. Разум остановил – не доедет даже до границы. И ее общежитие становится убежищем для всех, кто спасался от нацистов, прежде всего для военнопленных и евреев. В Иерусалиме на алее Праведников мира есть дерево-памятник матери Марии.
После оккупации Парижа нацистами она предоставляла убежище, делала документы преследуемым евреям. На приказ нацистов об обязанности носить желтую звезду Давида она откликнулась стихотворением, которое ходило в Париже по рукам:
Два треугольника, звезда,
Щит праотца, царя Давида, —
Избрание, а не обида,
Великий
