карт, мыло, рулоны туалетной бумаги, апельсины и лимоны, свечи, сковородку, бутылку ежевичного вина и две обувные коробки с едой. Кэтрин похвасталась, что унесла из подсобки все, что можно, не оставив «Этой» даже бисквита на завтрак.
Позже мы все пошли к ручью омыть ноги и лицо в холодной воде. В нашем лесу ручьев не меньше, чем прожилок на листике: чистые и говорливые, они изгибаются и впадают в речку, которая пробирается через лес, подобно зеленому аллигатору. У Долли вид был тот еще: по щиколотку в воде, в зимнем костюмчике, с подтянутой до колен юбкой и лезущей в лицо вуалью, назойливой, как туча комаров.
– Долли, зачем тебе эта вуаль? – спросил я.
А она:
– Разве дама, отправляясь в путешествие, не должна надевать дорожную вуаль?
Вернувшись на дерево, мы выпили чудесного оранжада и поговорили о будущем. Все, чем мы располагали, это сорок семь долларов наличными и какая-то ювелирка, прежде всего золотое колечко студенческого братства, найденное Кэтрин в свиных потрохах, которыми шпиговала сардельки. За сорок семь долларов, сказала она, можно доехать автобусом куда угодно; кто-то из ее знакомых добрался до Мексики всего за пятнадцать баксов. Но Долли и я эту идею не поддержали: мы ведь не знаем языка. К тому же, сказала Долли, мы не должны покидать пределы штата, даже нашего леса, иначе как мы будем готовить настойку от водянки?
– Я вам так скажу, нам надо поселиться здесь. – Она огляделась вокруг с задумчивым видом.
– На старом дереве? – уточнила Кэтрин. – Даже не думай, сердце мое. – Тут ей пришла в голову новая мысль. – Ты помнишь, мы читали в газете про человека, который купил замок за океаном и по кусочкам перевез его сюда? Помнишь? Мы могли бы погрузить мой флигель в повозку и перевезти сюда. – На возражения Долли, что, дескать, флигель принадлежит Верене и не нам его увозить, Кэтрин заметила: – Ты, золотце, ошибаешься. Если ты кормишь мужчину, обстирываешь, рожаешь ему детей, то ты с этим мужчиной обручена, он твой. Если ты подметаешь в доме, поддерживаешь огонь, готовишь еду в печи, если ты все это делаешь с любовью, то ты с этим домом обручена, он твой. По мне, так оба дома в глазах Господа Бога принадлежат нам, а «Эту» мы вправе выставить за дверь.
У меня родилась идея: на речке стоит наполовину затопленный, позеленевший от воды, заброшенный плавучий дом; когда-то он принадлежал пожилому мужчине, зарабатывавшему на жизнь ловлей сома и изгнанному из города после официального запроса о женитьбе на пятнадцатилетней цветной девушке. Так почему бы нам не поселиться в плавучем доме, предварительно его обустроив?
На что Кэтрин ответила, что она бы предпочла прожить остаток дней на земле.
– Там, где поселил нас Господь.
Она перечислила и другие его замыслы, в том числе что деревья были предназначены для обезьян и птиц. Вдруг она замолчала и, наподдав нам локтями, с оторопью показала пальцем вниз, туда, где за лесом открывалась прерия.
Оттуда
