репетируют в каждом круизе – во всяком случае, те, кто работал у нас и раньше, да и остальные занимались от самого Сан-Диего.
Тут я узнал одну из танцовщиц – это была Астрид, та милая девочка, которая впустила меня в «мою» каюту, – и тогда я понял, почему у них было время и возможность практиковаться – все эти девчонки входили в состав судовой команды. Я посмотрел на нее – точнее, уставился – с интересом. Астрид поймала мой взгляд и улыбнулась. Будучи олухом и недоумком, я, вместо того чтобы улыбнуться в ответ, отвернулся и отчаянно покраснел, стараясь скрыть замешательство с помощью героического глотка из стакана, каким-то образом оказавшегося в моей руке.
Один из танцоров-канаков вихрем подлетел к строю белокожих девушек и пригласил одну на танец. Господи, спаси и сохрани, это была Маргрета!
Я поперхнулся и долго не мог откашляться. Она представляла собой самое ослепительно-прекрасное зрелище, когда-либо возникавшее перед моим взором.
«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими; волоса твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской…
Живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями;
два сосца твои – как два козленка, двойни серны…
Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе».
4
Так, не из праха выходит горе,
и не из земли вырастает беда;
Но человек рождается на страдание,
как искры, чтоб устремляться вверх.
Я медленно приходил в себя, но если бы вы знали, как мне этого не хотелось: ужасный кошмар гнался за мной по пятам. Я крепко смежил веки, чтобы не видеть света, и попробовал вернуться обратно в сон.
В голове безудержно рокотали туземные барабаны. Я попробовал изгнать их оттуда и зажал уши руками.
Барабаны забили еще громче.
Я отказался от попытки избавиться от них, открыл глаза и поднял голову. Какая ошибка! Мой желудок так бешено заурчал, что даже уши, казалось, зашевелились. Глаза отказывались на чем-то сфокусироваться, а адские барабаны раскалывали голову на части.
Наконец мне удалось заставить глаза смотреть, хотя все вокруг плавало как в тумане. Я огляделся и обнаружил, что нахожусь в незнакомой комнате, лежу на застеленной кровати и раздет лишь наполовину.
Память постепенно возвращалась. Вечеринка на борту корабля. Выпивка! Обильная! Шум. Какие-то голые. Капитан в травяной юбочке лихо отплясывает, а оркестр пытается не отстать от заданного им темпа. Какие-то дамы-пассажирки тоже в травяных юбочках, а какие-то даже без них… дребезжание бамбуковых трещоток, буханье барабанов…
Барабаны…
Барабаны грохотали вовсе не внутри моей головы. Это просто была самая страшная из всех когда-либо испытанных мною головных болей.
