Правда, он все еще с тщательностью психоаналитика пытается разобраться в своем состоянии. «Нервическое ли это расположение или истинное чувство, я сам не могу решить». И в конце концов приходит к выводу, что это все-таки чувство.
Но от этого вывода ему не становится легче. Понимая, в сколь серьезном положении он оказался, Гоголь мечется в сомнениях, пытаясь хотя бы частично найти ответы на самые обыденные и одновременно теперь для него наиболее важные вопросы: любит ли его Анна Михайловна? Как отнесутся к его, мелкопоместного дворянишки, намерениям ее родители?
Адресованные ему письма Анны Михайловны дают Гоголю хоть и малое, но все же основание надеяться на взаимность. Впрочем, возможно, он просто обманывался. Что же касается родителей Анны, то он, видимо, на сей счет не питает особых иллюзий.
Получить отказ из первых рук было бы для Гоголя величайшим посрамлением. Кроме того, это было бы уже официальным сватовством, которое невозможно скрыть. Он же хотел наибольшей секретности.
Поэтому, чтобы обезопасить себя от унижения вероятного отказа, осторожный Гоголь делает свое предложение через Веневитиновых – старшую сестру Анны Михайловны Аполлинарию и ее мужа Алексея Владимировича.
Веневитиновы как раз подходили для этой роли. Они были как бы частью семьи Виельгорских и вместе с тем жили отдельно. Зная благородство и независимость этой четы, он мог полностью рассчитывать на сохранение тайны. Тайну ему гарантировал и их семейный интерес.
Каким образом обратился Гоголь к Веневитиновым: в устной или письменной форме, – неизвестно. Правда, существует версия, что свое предложение писатель все-таки изложил в письме, которое до нас не дошло. По крайней мере, в другом письме, сохранившемся, Гоголь объявляет первое письмо «неуместным» и просит прощения за то, что «смутил» адресата.
Сами Веневитиновы (как и Виельгорские) не решились придать этому делу огласку. Более того, согласно слухам, Гоголю было отказано уже на первом этапе его сватовства. И сделал это Веневитинов, очень хорошо знавший характер и воззрения своей тещи. Он был убежден, что Луиза Карловна ни за что не согласится на этот брак. И Гоголь согласился с доводами Алексея Владимировича.
А что же Анна Михайловна? Знала ли она о несостоявшемся сватовстве? Вероятно, знала. И тому немалым подтверждением может служить совершенно несвойственное Гоголю письмо, которое он отправил ей весной 1850 года.
Судя по его содержанию, оно далось ему нелегко. «Писал, исправлял, марал, вновь начинал писать и увидел, что нужно изорвать написанное, – признавался Гоголь. – Нужна ли вам моя, точно, моя исповедь? Вы взглянете, может быть, холодно на то, что лежит у самого сердца моего…»
Гоголь теперь уже не сомневался, что свойственную характеру Анны Михайловны теплоту, которая была вложена в строки ее писем, он принял за любовь к нему. И, прозрев, он, безусловно, почувствовал горькое разочарование.
Сергей
