однако, как по возвращении с испанского корабля лодка звучно стукнулась о борт, он поспешно оставил полубак и застыл у лесенки, спущенной с левого борта.
Не держась за поручень, Онората легко, как птица, поднялась на корабль. Она была в той же одежде, но голову ее покрывала разноцветная шелковая шаль с золотой каймой и длинной бахромой, как на мексиканских серапе.
Черный Корсар ждал ее, держа шляпу в руке и опершись на эфес шпаги.
– Благодарю вас, сеньорита, что вы удостоили мой корабль своим посещением, – сказал он ей.
– Это я, кабальеро, должна благодарить вас за то, что вы соблаговолили принять меня на своем корабле, – ответила она с грациозным поклоном. – Ведь я ваша пленница.
Предложив девушке руку, он провел ее на корму и пригласил в кают-компанию.
Маленький салон, уютно расположенный под полуютом на уровне остальной палубы, был обставлен с такой элегантностью, что молодая фламандка, привыкшая жить среди великолепия и роскоши, не могла удержаться от изумленного возгласа.
Видно было, что владелец каюты, даже став корсаром, не отказался от удобств и роскоши, к которым привыкли его предки.
Стены салона были обтянуты голубым шелком, затканным золотом, и украшены большими венецианскими зеркалами; мягкий восточный ковер устилал пол, а на широких окнах, выходивших в море и разделенных изящными витыми колоннами, висели легкие кисейные занавески.
По углам были расположены четыре горки с серебряной посудой, в середине – отлично сервированный стол, покрытый белоснежной скатертью из голландского полотна. Вокруг стола были расставлены удобные кресла с большими металлическими набалдашниками на спинке, обитые голубым бархатом.
Два прекрасных серебряных канделябра заливали салон светом, от которого поблескивали зеркала и скрещенные клинки, висевшие над дверью.
Корсар пригласил к столу молодую фламандку и ее спутницу.
Великан Моко принялся подавать на стол кушанья в серебряных тарелках с гербом – это было изображение скалы и сидящих на ней четырех орлов, окаймленное загадочной надписью.
Ужин, состоящий главным образом из свежей рыбы, копченого мяса, тропических фруктов и сластей, отборных итальянских и испанских вин, закончился в полной тишине, так как ни одно слово не сорвалось с уст Черного Корсара, а молодая фламандка не посмела отвлечь его от беспокойных дум.
После того как был подан шоколад по испанскому обычаю в крошечных фарфоровых чашечках, капитан, казалось, решил нарушить становившееся тягостным молчание, царившее в салоне.
– Извините, сеньорита, – сказал он, глядя на молодую фламандку. – Извините, что я не сумел занять вас любезным разговором, но с наступлением ночи мою душу часто охватывает глубокая печаль, а мысли обращаются к глубинам Великого залива или уносятся в дальние страны, омываемые Северным морем.
– И
