смертельную дозу снотворного, и он умер. Я была на его похоронах три года назад и жалела его мать, которая плакала в три ручья. Ее муж держался, как мог. Ребенку присвоили звание героя. Позже они пытались завести других детей, но оказалось, что больше детей у них никогда не будет. Знакомой поставили диагноз бесплодия. Сама она выносить ребенка не могла, на суррогатное материнство почему-то не соглашалась. В конце концов муж ее бросил, она целыми днями ходила по салонам, а вечером тусила в ночных заведениях.
А теперь…
А теперь я оказалась на месте этого малыша. Мои ноги не двигались. Я разревелась, я плакала от своей беспомощности и от мыслей, которая меня грызла: «Я не хочу подвергаться эвтаназии. Я хочу продолжать жить».
– Я не хочу умирать, пап. Папа, ты слышишь?!
Папа отвел взгляд от окна. Он осуждающе на меня посмотрел и произнес:
– Подумай обо мне. Как мне тяжело. Ты умрешь в скором времени в любом случае. Подумай о чести нашей семьи, подумай обо мне, я прошу тебя! Мы должны все принимать достойно. Даже смерть.
У меня началась истерика. Бинт снова слетел. Только на этот раз из раны на голове потекла струйками кровь прямо на мою правую щеку. Робот как мог, пытался вернуть повязку на место. Я оттолкнула его правой рукой и начала кричать: «Я не хочу умирать! Не хочу умирать!»
Папе это зрелище надоело, он подбежал ко мне, схватил меня за плечи и начал трясти как тряпичную куклу. Он кричал мне прямо в лицо. Я чуть не оглохла от его воплей: «Подумай хоть раз в жизни обо мне! Держись достойно, ты дочь премьер-министра! Ты согласишься на эвтаназию!»
Он тряс меня минут пять. Потом отпустил. Я упала на постель, у меня заболела голова, а кровь из раны образовала на подушке большое красное пятно.
– Ты меня поняла? – спросил меня отец.
И в этот момент я поняла одно: меня никто не собирается защищать или поддерживать. Меня не любят. Я ответила тихо, но мой ответ был слышен и отцу, и медперсоналу, прибежавшему на наши крики:
– Нет. Я не соглашусь…
Отец ушел, ничего мне не ответив. Повязку мне поправили, остановили кровь и вкололи успокоительное. Я снова уснула.
Мне ничего не приснилось. Я была разбужена утренними лучами восходящего солнца. Оно светило прямо мне в глаза.
– Зачем ты меня будишь? – сказала я солнцу.
Я хотела перевернуться на другой бок, но сломанная левая рука, зафиксированная в твердом геле, не дала мне это сделать.
Ко мне подошел робот.
– Ты разговариваешь? – спросила я его.
– Немного.
– У тебя какой-то человеческий голос. Слишком человеческий…
– Нам дают за образец голоса разных людей, которые уже умерли.
А вот этого я не знала.
– Ты хочешь сказать, что сейчас говоришь голосом какого-то умершего человека?
– Да.
