на две неровные части, голова без левого уха склонилась на окровавленную грудь, словно взводный решил вздремнуть.
У перевязочной палатки на земле сидят те, кто живые. В основном из раненых, человек пятнадцать. Агнию стаскивают с ишака и бросают к ним. Один из наших снимает нательную рубаху и накрывает её. Белобрысый бьёт меня прикладом в спину, я падаю на колени и упираюсь носом в вонючую жопу животного.
Да, мне было страшно, дико страшно, как никогда больше в жизни. Только что доставленная официантом бутылка водки подмигивает мне. Я свинчиваю пробку и делаю глоток. Я разве виноват, что родился в стране, хозяева которой отправили девятнадцатилетних сопляков воевать со зверями. Кому стало бы лучше, если бы меня тоже тогда расстреляли? Кому? Моей будущей жене или моей будущей дочери?
Я ползу на четвереньках за белобрысым, он веселится и поддёргивает аркан так, что я едва не задыхаюсь. Раненые молча смотрят на меня. Агния очнулась, в её глазах я вижу стеклянный мост, который рушится под грохотом валунов.
Но это же несправедливо, говорю я водочной бутылке. Я совершил страшный грех в юности, но всю свою жизнь я честно работал, я хороший муж, достойный отец, я искренний патриот своей страны не как какой-нибудь продажный Клим. Я очень хотел жить, и мне не оставили выбора. И что теперь, всё коту под хвост?
«Духи» подогнали взводный «уазик», на его корме ПКМ. Белобрысый мочится на колесо. «Вопрос древнегреческих трагедий, ефрейтор, – буднично говорит он. – Или ты, или тебя». За шкирку он подтаскивает меня к пулемёту, его нож упирается в затылок.
«Стреляй, сука, – шепчет в ухо белобрысый. – Или пиздец тебе».
Я смотрю в глаза Агнии и нажимаю гашетку.
Когда меня арестуют? Апатия жалкой амёбой овладевает мною. Сегодня вечером или завтра утром? Завтра, в ФСБ своя бюрократия. Я, конечно, ни в чём не признаюсь, но всё равно это конец. Отвернутся все, будто я наших людей не знаю. Поговорить с Агнией? Упасть на колени, умолять о милосердии. Простите-извините, каюсь, меня заставили. Бесполезно. Она старуха, живой труп, одной ногой в могиле и меня хочет за собой утащить. Почему она тогда не умерла?
Я смотрю на телефон. Несколько не отвеченных вызовов, один от жены, другие с работы. Странно, я не слышал звонков. Ладно, теперь это всё не важно. Что же делать?
Стук в дверь. Я вздыхаю. Ну, да, она же не простая бабушка, раз здесь живёт, позвонила сразу наверх, вот сразу за мной и выехали. Я отхлебываю водки и открываю.
– Здравствуйте, – на пороге стоит женщина лет сорока пяти в скромном синем пальто. – Меня зовут Карина. Я сиделка Агнии Николаевны Козыревой.
– Проходите, – я показываю жестом на диван у журнального столика. – Чем обязан?
– Вы зря пьёте, – Карина бесцеремонно взбалтывает бутылку водки. – У нас мало времени и много надо обсудить.
– Тебе какое дело, – я демонстративно наливаю полный фужер. –
