баба Маша призадумалась. – Вроде и нечего бояться… Да суеверные же все. Бабка твоя, упокой господь ее душу, – перекрестилась она, глядя на икону, – странная была. В здравом-то уме опасалась предсказывать людям беды, хоть и чуяла их, как уж я потом смекнула. А как впала в беспамятство, началось… Откроет бывало глаза, посмотрит на тебя ничего не видящим взглядом и проговорит страшно так: «Корова у тебя, Федор, сдохнет этой ночью!» Хоть стой, хоть падай, – она снова перекрестилась. – А люди, что? Понимают, что не может быть в жизни все ладно, но и знать заранее о своих бедах не охочи. Вот и боялись… Да и дом у нее странный – такой же, как она сама.
Вера уже окончательно согрелась, и баба Маша усадила ее за стол. Налила огромную чашку чая, придвинула пироги и велела есть и пить досыта, поминая родственницу добрым словом. В какие добрые слова она могла подобрать? Разве что придумать – не знала ведь совершенно свою бабку, даже по рассказам. Могла слепить образ только из тех нескольких слов, что услышала от новой знакомой. Только образ получался какой-то не добрый.
– А вы одна живете? – решила проявить Вера вежливое любопытство, хоть и не очень хотелось сейчас разговаривать.
– А с кем же? Муж умер, годков десять уже как. А дети еще раньше разъехались. У нас тут по большей части одни старики да остались. И те из молодых, кому ехать некуда.
Глухомань глухоманистая. Куда же тебя занесло, Вера Николаевна? И как ты тут выдержишь целых пять дней? Выхода нет – придется погружаться в работу с головой. Да и деваться тебе некуда, раз подписалась сдать книгу через два месяца. И начать расспросы она решила прямо сейчас.
– Баб Маш, а вас моя бабушка лечила?
– А то ж! Конечно, лечила. Ревматизм меня замучил, собака. Еще молодая была, начал скручивать. Так твоя бабка знаешь, как жизнь мне облегчала? Придешь к ней, пошепчет она что-то над моими руками и ногами, даст микстуры с собой и пару месяцев я как новенькая. Потом даже совсем выздоравливать стала. А сейчас вот все по новой. Видишь? – она протянула руки, показывая Вере скрученные и утолщенные в суставах пальцы. – Порой так болит, мочи терпеть нет. Ничего тогда делать не могу.
– А что шептала, не помните?
– Нет, что ты? Да и не разобрать было… Она знаешь, как низко склонялась, едва губами не касаясь больного места. И говорила, говорила… много так. А ты что, тоже умеешь врачевать? – с подозрением посмотрела она на Веру.
– Что вы! Нет конечно! – засмеялась она, а в душе шевельнулся безотчетный страх.
– Нет? А то я уж подумала… – с явным разочарованием в голосе протянула баба Маша.
Почему-то Вере резко расхотелось расспрашивать ее дальше. Появилось неприятное ощущение, что ее в чем-то подозревают.
– Загостилась я у вас, – слегка потянулась она, разминая затекшее тело. – Спасибо за угощение! Не проводите меня в дом бабы Антонины?
– А ты там что ли поселиться собралась?
Показалось Вере, или в голосе
