что-то в ней искал.
– Кто утонул? – спросил я.
– Бархатный сезон, – ответил он.
Билеты домой у нас были с пересадкой в Киеве, и когда на следующее утро мы туда приехали, там было плюс девять. Градусник в нашем вагоне показывал на одну чёрточку больше.
– Угля нема, – коротко и ясно объяснил проводник. Где он делся, этот уголь, и как он себе представляет, что люди будут ехать сутки с такой температурой, проводник послал нас выяснять к начальнику поезда. Я идти отказался, не хотел скандала. А без него там не обошлось бы.
– Пошли, – убеждала меня Оля. – Овца паршивая, но шерсти клок всегда вырвать можно.
– Эта овца уже дохлая, – сказал я. – И с неё будет только вонь. Как-нибудь доедем.
Но Оля мой довод не приняла. По скандалам она – мастер спорта. Рванула тельняшку себе под курткой и пошла. Вернулась в бешенстве, пылает вся. В вагоне начальника поезда, оказывается, и печка работала, и угля полно было.
– Откуда он вас? – спросила у него Оля.
– А я его украл, – ответил тот. – Из вашего вагона.
Кто знает, чем этот начальник себе думал. Может, он так с Олей позаигрывать хотел. Но она от этого только взорвалась, как мина. Орать, говорит, стала, руками махать. Дверь в купе ногой шандарахнула. А этот баран только ухмыляется. Так и ушла ни с чем.
За всю дорогу температуры в вагоне больше не стало. Дома Оля почувствовала, что заболевает. Болезнь оказалась на редкость вредной, и лечилась от неё Оля едва ли не месяц.
Но к концу зимы горечь от провала крымской кампании прошла, и в феврале четырнадцатого, когда мы приехали в Бобруйск на очередное оздоровление, настрой у нас был боевой. Снег в лесу вокруг санатория ещё лежал. Лыжня на нём была хорошо накатана, и первое, что мы сделали после заселения – это взяли в прокат лыжи и вышли на них в лес. На этом моё оздоровление кончилось. Не успел я сделать и трёх шагов, как меня снесло на ледяной наст. Я потерял равновесие и, задрав лыжи, шлёпнулся себе на пятую точку. И всё бы ничего. Но только в том месте, где моя точка шла на приземление, оказался большой палец моей правой руки. Причём был он не согнутый, а в полном вертикальном торчке, как будто руководил посадкой – показывал точке, что снижение у неё проходит просто «во!».
От столкновения двух моих органов в глазах у меня полыхнуло, затем померкло. В голове пронеслась мысль, что вдруг этот палец – чтоб его! – встрял куда не надо. Вот это будет номер. Как с таким стыдом дальше жить?
Не зная, чего ждать, я покрутил тазом по насту. Под ним вроде всё скользило, помех не было. Я вздохнул с облегчением.
На мою удачу рядом с санаторием была больница. Там меня осмотрел травматолог, сделали рентген, и снова осмотрел травматолог.
– Перелома нет, – постановил он. – Только ушиб.
Сестра наложила мне на кисть тугую повязку. Я спросил, где можно заплатить. Как-никак
