полезны. Даже на нынешней поляризованной политической сцене США, похоже, ширится убеждение в необходимости сократить мешающие конкуренции корпоративные налоги. В более бедных странах список недостатков может быть таким длинным, что безразлично, с чего начнет новый лидер: с заключения мира с мятежниками, со строительства дорог, с выхода на международный рынок или с ареста вороватых чиновников.
Однако понять, что страна готова к трудным реформам, важнее, чем определить конкретное содержание этих реформ. Обычно готовность народа поддержать реформы зависит от того, испытывают ли люди остроту кризиса или блаженство процветания. Решающая роль настроения масс в жизненном круговороте была ярко продемонстрирована в странах от России до Индии и Бразилии во время глобального подъема 2000-х. Жители многих стран вообразили, что высокие темпы роста сохранятся вечно, и единственный вопрос, который рассматривался в контексте “реформ”, – как делить грядущее богатство. Настрой на вечный праздник бросался в глаза всем, кто приезжал в Рио, Москву или Дели, где многие свято уверовали, что их ждет процветание. Таким образом, возможность перемен интересующего нас рода – трудных реформ, способных изменить жизнь страны к лучшему, – откладывалась до очередного витка круговорота. К несчастью, всем этим странам требовался хороший кризис.
Хороший кризис повышает вероятность того, что страна с энтузиазмом воспримет перемены и новых лидеров, однако очень трудно предугадать, кто из новых лидеров окажется успешным реформатором. Это редкая порода людей, и на их пути всегда стоят бесчисленные препятствия, начиная от внутренних сил, защищающих свои интересы, и кончая встречным ветром, бушующим в глобальной экономике. Тем не менее на своем личном опыте я выработал пару правил о том, какого типа лидеры вероятнее всего сумеют превратить общую поддержку реформ в работоспособную программу преобразований. Упрощенно говоря, вероятность успешных устойчивых реформ выше при свежих лидерах, чем при засидевшихся, при лидерах – выходцах из народа, чем при высококвалифицированных технократах, при демократах, чем при диктаторах. Хотя подъем в Китае, продолжавшийся три последних десятилетия, значительно повысил репутацию определенного типа технократического и авторитарного экономического руководства, пример других стран этого не подтверждает.
Французский президент Шарль де Голль однажды сказал: “Великий лидер – это порождение воли и исключительного периода истории”. В этом состоит базовая связь между кризисом и многообещающими новыми реформаторами. Чем серьезнее кризис, тем большее потрясение испытывает народ и тем охотнее люди поддержат свежего лидера, даже если перемены разрушат старый порядок.
Первое серьезное испытание в период послевоенного благополучия произошло в 1970-е, когда значительная часть мира почувствовала свою беззащитность перед лицом стагфляции – стагнации в экономике
