ним. Обычно это было связано с контактами иностранца со спецслужбами противника.
В случае с «Морисом» главная опасность таилась в том, что он был в поле зрения бельгийской контрразведки как человек с коммунистическим прошлым. И как ни было жаль расстаться с его возможностями по добыванию секретной информации научного и технического характера, строгие правила безопасности разведывательной работы с источником не позволяли продолжить с ним контакт. Нарушение могло привести к серьезной провокации против разведчика, развязыванию кампании шпиономании в стране, тем более что был повод показать миру террористические методы советской разведки в тридцатые и сороковые годы.
Более удачным было дело с бразильским бизнесменом, прозванным мною «Эмигрант». Мой коллега, работающий под прикрытием Внешторга, побывал на промышленной выставке в Рио-де-Жанейро. Несколько месяцев работы в этом городе по линии НТР позволили ему завязать контакты с интересующими нас специалистами. Среди них был «Эмигрант» – владелец исследовательской фирмы, специализирующейся на нефтехимии.
В архиве я погрузился в дело из тридцатых годов, когда начались преследования людей из Коминтерна. Сотни их были выдворены за пределы СССР, и многие оказались в лагерях ГУЛАГа. По отцу «Эмигрант» был латыш. Его в одночасье вместе с женой и дочерью отвезли к финской границе и выставили за рубеж. Обвинение было стандартным: связь коммуниста-латыша с «врагами народа». Шел тридцать седьмой год.
«Эмигрант» сам нашел моего коллегу-разведчика и предложил регулярно передавать ноу-хау по нефтепереработке и производству химического сырья.
– Понимаешь, Анатолий, – говорит коллега из Внешторга, – я ему поверил сразу. Ты бы посмотрел в его глаза… Они светились неподдельной радостью от встречи с советским человеком.
– А безопасность? – по-книжному бросил я. – Может быть, он в обиде на советскую власть за выдворение из Союза.
– Он говорил другое: если бы не отъезд из Союза, его могли бы отправить за колючую проволоку. В Бразилии он стал бизнесменом, развернул свое дело, и весьма доходное, пережил войну.
– Вот спокойствие, сытость и настораживают, – не сдавался я. – Почему он воспылал желанием иметь с нами контакты?
– Советский Союз он считает своей духовной родиной, относит время революционных перемен в России к лучшим годам своей жизни. Для нас это уже немало.
В те почти два года, которые я провел в стенах НТР до отъезда в Японию, «Эмигрант» регулярно передавал нам объемные материалы из секретных сейфов американских фирм, среди которых «Шелл» и «Стандарт ойл». Информация шла в фотопленках, которые я просматривал и составлял опись. Затем они передавались как секретные материалы в Министерство нефтехимии. И делал всю эту работу «Эмигрант» безвозмездно, на идейно-политической основе.
К концу года «ВВ» и я вели оперативные дела резидентур по химическому направлению в США, Канаде и Мексике, Англии
