параллельно с его собственной – простой и обыкновенной, – с понятным Богом, ранними пробуждениями под трель самого обыкновенного будильника, непримечательным видом из окна однокомнатной квартиры в спальном районе, из которого он наблюдал, как в конце дня люди устало плетутся домой. Летом, когда солнце садилось поздно и вечера были окрашены мягким желтоватым светом, люди выглядели бодрее и ярче, одетые в легкие цветастые одежды, раскованные теплом. Зимой, в сумерках, их темные силуэты в свете фонарей или окон сверху казались одинаково темными, съежившимися. Они медленно тянулись по дорожкам, сутулясь от холода, и, глядя на них, майор не сомневался, что они делят с ним одну реальность. Все в них виделось ему понятным: усталость после трудового дня, желание поскорей добраться до своей квартиры, встрепенуться и выдохнуть: «Бррр…», поуютней устроиться в кресле с горячей кружкой в руках и, не думая ни о чем, уставиться на мелькающий пестрыми красками экран телевизора или приступить к домашним хлопотам.
А сейчас выяснялось, что эта реальность похожа на многослойный пирог. Она вмещает в себя то, что понятно майору Замятину: жизнь, которая является обыденной для него и миллионов других людей, и то, что непонятно ему вовсе: тайные ордена, которые на поверку оказываются не такими уж тайными, имеют официальные сайты в Интернете, сатанинские и псевдорелигиозные секты, обряды, жертвоприношения, ритуальная магия. И все это не во времена какого-нибудь темного Средневековья, а в третьем тысячелетии от рождества Христова. И где? В Москве. Даже не так – в мире и России!
– …Восьмая ступень посвящения в этом ордене заключается в акте гомосексуального соития, – продолжал Мирослав.
Майора передернуло.
– Спасибо, Мирослав Дмитриевич. Давайте на этом пока остановимся, – оборвал он лекцию, подумав, что череп его вот-вот треснет под давлением информации, которую его сознание просто не в состоянии переварить в полном объеме. – Я понял.
Погодину было ясно, что майор не понял ровным счетом ничего. Да и вряд ли он когда-нибудь вникнет в суть того, о чем Мирослав распинался в его кабинете вот уже полчаса.
– То есть вы хотите сказать, что считаете причастными к убийству членов этого, прости господи, ордена? – решил перейти к конкретике Замятин.
– Нет, – выдал Мирослав.
У Замятина голова пошла кругом.
– Этой вероятности я отдаю от трех до десяти процентов, – начал разъяснение Погодин. – Но на самом деле причастность к подобному убийству каких-либо орденов крайне мала. Я не знаю ритуалов, которые бы подразумевали нечто подобное. А действовать вне четких ритуалов не характерно для членов обществ. Хотя, возможно, это совершил человек, входящий в орден, но на свое усмотрение.
– Ну, от трех до десяти процентов вы такой вероятности все же отдаете, – подытожил Замятин. – И на кого распределяются оставшиеся проценты?
– Процентов шестьдесят я отдаю сатанинским
