переглянулись и, взяв оружие, вышли.
Хонтоли с Тантяной будут правым и левым крылом большой стаи. В центре всегда будет он – Бабжи-Барас батор.
Десять уставших тумэт остановили взмыленных коней на берегу Онона, в густых зарослях тальника. Двое по дороге умерли от ран, у него отрублена кисть руки, и он истек кровью, проклиная Заговоренного Бараса.
– Старики рассказывают, что во времена Чингисхана никогда не бросали убитых и раненных. Хорошее было время. А теперь? – недовольно промолвил старый воин, снимая наплечники и кольчугу и блаженно растирая мышцы. Тело разбойника было испещрено шрамами и рубцами и от того казалось рябым.
– Когда это было, Дошхон-ахэ! – отмахнулся один из тумэтов и стал доставать из тулумов борсу14 и протягивать остальным.
– Было, было… Что нам борса, -ворчал старый разбойник. – Я чуял запах дыма. Тут недалеко должен быть новый айл. Надо бы там поживиться. Эй, Бэрхэ, когда отдохнут кони, поедешь со мной на запах. Надо высмотреть. Не нарваться бы на Заговоренного…
Перед рассветом тумэты обложили с четырех сторон одинокий в степи айл и с первыми лучами солнца ринулись с копьями на перевес к юртам. На лай собак и крик женщин выскочили восемь мужчин и сразу были зарублены и заколоты. Двое тумэтов бросили веревки с железными крючьями и с треском свалили юрту.
– Не надо, болваны! – закричали остальные, добивавшие подростка с луком. Трое тащили за волосы обезумевших и вопивших женщин, успевая срывать с них серьги и браслеты. Солнце поднялось над сопкой и залило все вокруг золотым сиянием.
– Поджигай! – заорал в суматохе старый разбойник.
– Что делать с людьми, Дошхон-ахэ? -спросил еще юнный белолицый воин. Он нашел где-то большой жба с кумысом и время от времени отпивал, морщась и смотря на зачадившие юрты и ласковое утреннее солнце. Длинные вывернутые девичьи ресницы юноши удивительно подрагивали.
– Кончайте всех! – распоряжался меднолицый старый разбойник. – Кончайте пока не прискакал Заговоренный со своими людьми. Гоните скот к Онону! Быстрее!
Молодой воин вскочил на коня и помчался собирать разбежавшихся коров и лошадей, заворачивать их в круг и сбивать в ошалелую кучу. Пламя над айлом загудело и вырвалось высоко в небо, затрещали и рухнули юрты. В дымном тумане тумэты, торопясь, набивали тулумы утварью, одеждой, серебряными и золотыми украшениями, приторачивали к седлам луки и колчаны убитых мужчин.
– Нечем поживиться. Бедные люди! – ворчал сутулый тумэт.
– Молчи! Скота нам хватит, одежды тоже, – бормотал Дошхон. – Хори-тумэты побили хамниган и решили, что можно кочевать айлами.
Дым окутал телеги, где скучились и завыли в предсмертной тоске женщины, плакали дети. Разбойники вскочили на коней и закружили вокруг телег, рубя людей саблями и закалывая острыми копьями.
В сумерках тумэты пригнали к Онону несколько косяков лошадей, коров и быков, взмыленный
Борса – нарезанное повдоль сушенное мясо.
