на свое место. – Теперь ешь, святой человек. Гляди! День наступает.
Золотые, розовые, шафранные, алые, курились утренние туманы над плоскими зелеными равнинами. Весь богатый Пенджаб открывался в блеске яркого солнца. Лама слегка отклонялся назад при виде мелькающих телеграфных столбов.
– Велика скорость этого поезда, – сказал ростовщик с покровительственной усмешкой. – Мы отъехали от Лахора дальше, чем ты успел бы пройти за два дня. Вечером приедем в Амбалу.
– Но оттуда еще далеко до Бенареса, – устало молвил лама, жуя предложенные Кимом лепешки. Все пассажиры развязали свои узлы и принялись за утреннюю еду. Потом ростовщик, земледелец и солдат набили себе трубки и наполнили вагон удушливым, крепким дымом; они сплевывали и кашляли с наслаждением. Сикх и жена земледельца жевали пан, лама нюхал табак и перебирал четки, а Ким, скрестив ноги, улыбался, радуясь приятному ощущению в полном желудке.
– Какие у вас в Бенаресе реки? – неожиданно спросил лама, обращаясь ко всему вагону вообще.
– У нас есть Ганг, – ответил ростовщик, когда тихое хихиканье умолкло.
– А еще какие?
– Какие же еще, кроме Ганга?
– Нет, я имел в виду некую Реку Исцеления.
– Это и есть Ганг. Кто искупается в ней, очистится и пойдет к богам. Я трижды совершал паломничество на Ганг, – он гордо оглянулся кругом.
– Ты в этом нуждался, – сухо отозвался молодой сипай, и смех путешественников обратился на ростовщика. – Очиститься… чтобы вернуться к богам, – пробормотал лама, – и вновь вращаться в круговороте жизни, будучи по-прежнему привязанным к Колесу! – он с раздражением покачал головой. – Но, может быть, здесь ошибка. Кто же вначале сотворил Ганг?
– Боги. Какую из известных нам вер исповедуешь ты? – спросил сбитый с толку ростовщик.
– Я следую Закону, Всесовершенному Закону. Так, значит, боги сотворили Ганг? Что это были за боги?
Весь вагон в изумлении смотрел на него. Никто не понимал, как это можно – не знать о Ганге.
– Какому… какому богу ты поклоняешься? – спросил наконец ростовщик.
– Слушайте! – произнес лама, перекладывая четки из одной руки в другую. – Слушайте, ибо я буду говорить о нем! О народ Хинда, слушай!
Он начал рассказывать историю владыки Будды на языке урду, но, увлеченный своими мыслями, перешел на тибетский и стал приводить монотонные тексты из одной китайской книги о жизни Будды. Мягкие, веротерпимые люди благоговейно смотрели на него. Вся Индия кишит святыми, бормочущими проповеди на незнакомых языках, фанатиками, потрясенными и снедаемыми огнем религиозного рвения, мечтателями, болтунами и ясновидцами. Так было от начала времен, и так будет до их конца.
– Хм! – произнес солдат из полка лудхианских сикхов. – В Пирзаи-Котале рядом с нами стоял мусульманский полк, и в нем служил какой-то ихний жрец, – помнится, он был наиком, – так вот, когда на него накатывало, он пророчествовал. Но бог хранит всех безумных. Начальство
