она, – вы не виноваты. Это моя вина. Любое упоминание моей семьи в этом контексте производит действие, которое психологи называют эффектом спускового крючка… Мне следует научиться с этим справляться.
– У каждого из нас, пожалуй, куча таких крючков, в особенности если в предках личности масштабные, сильные и успешные.
– Да, у моей матери характер был очень сильный. Теперь, когда ее нет, в жизни многих людей образовалась… пустота. И вы правы, жить с этим совсем не так просто. А уж я-то всегда знала, что не смогу.
Кажется, два бокала вина развязали ей язык. Но почему-то вдруг делиться с ним совсем не показалось ей неуместным, а напротив, волновало и щекотало нервы.
– А вот я о своей матушке такого сказать не могу… Она, впрочем, настаивала, чтобы мы называли ее по имени, Виктория, – сказал Себастьян. – Я ее, знаете, толком даже не помню. Она родила нас с братом в коммуне хиппи, в Штатах. Мне было три, а брату – два, когда она привезла нас в Англию и преподнесла деду с бабкой, пожила с нами некоторое время и снова уехала. И с тех пор от нее ни слуху ни духу.
– Господи, Себастьян! – ахнула Эмили. – Так вы даже не знаете, жива ваша мать или нет?
– Увы, да, не знаю – но бабушка сделала все, чтобы мы отсутствия матери не замечали. Мать оставила нас так рано, что бабушка заменила ее полностью, во всех отношениях. И откровенно говоря, столкнувшись с матерью в переполненной людьми комнате, я не смог бы ее узнать.
– Да, с бабушкой вам повезло, но все равно это очень печально. И вы даже не знаете, кто ваш отец?
– Не знаю. Или, если на то пошло, один ли он у нас с братом… Мы очень с ним разные… – Себастьян помолчал, глядя в пустоту.
– А деда вы знали?
– Он умер, когда мне было пять лет. Человек он был достойный, во время войны служил в Северной Африке, был там ранен и по-настоящему от ран не оправился. Так что бабушка потеряла и дочь, и обожаемого мужа. Наверное, держаться ей помогало то, что на руках внуки. Вот она была женщина замечательная, кремень до семидесяти восьми, до самого конца, лишь неделю одну проболела и оставила нас… Таких больше не делают… – печально проговорил он. – Простите! Наверное, я слишком много болтаю.
– Напротив, это утешительно – знать, что есть люди, которым тоже в детстве досталось. Я порой думаю, – Эмили вздохнула, – что иметь прошлое так же плохо, как совсем его не иметь.
– Совершенно с вами согласен, – кивнул Себастьян и рассмеялся. – Послушайте, кто бы нас слышал со стороны! Любой решил бы, что две испорченных, погрязших в роскоши привереды сетуют на свою судьбу! Давайте признаем, нам не приходится просить подаяния!
– Да уж. Именно так всякий бы и решил. Особенно обо мне. И почему нет? Они же не знают, что под поверхностью. Посмотрите-ка, – она взмахнула рукой, – вон наше шато, там, внизу.
Себастьян посмотрел на элегантное бледно-розовое здание, уютно устроившееся в долине, и присвистнул.
– Красота – в точности как описывала
