прошло восемь месяцев.
За день до открытия Большой регаты, традиционно стартовавшей в первые дни августа, Леон вызвал к себе дочь. Дворецкий передал Лизе, что отец желает ее видеть. Она проследовала в ателье. Вошла, окинула взглядом просторное помещение. Картины с изображением мамы давно исчезли – они были проданы с аукционов и нашли пристанище в галереях и частных коллекциях. Их место заняли изображения Анабеллы, той самой красноволосой ведьмочки, с которой Леон Кречет появлялся теперь в обществе.
Отец в задумчивости стоял около только что законченного полотна. На нем тоже была изображена нагая Анабелла, сидящая в бесстыдной позе на столе, – рыжие волосы, красные губы, хищные бордовые ногти, а из одежды – ожерелье из квадратных изумрудов, которые отец когда-то подарил маме в качестве знака вечной любви.
– Вижу, тебе тоже нравится, – произнес самодовольно Леон Кречет, завидев дочь. – Это мой самый гениальный шедевр!
– Ты же говорил... – начала Лиза и смолкла.
К чему напоминать отцу, что своей лучшей картиной он до недавнего времени считал портрет мамы на берегу Амазонки, купленный каким-то японским мультимиллионером для украшения своего офиса. Девушка подошла к полотну. Отец прав, назвав его лучшим своим произведением. Лиза знала толк в живописи – Леон когда-то давал ей уроки, быстро, правда, прекратившиеся, – и увлекалась историей искусства.
Мама ушла. Ее место заняла Анабелла, вчерашняя школьница, ставшая в одночасье фотомоделью. Лиза сжала кулаки – ногти впились в кожу, – чтобы не заплакать. Та, что была изображена на картине, находилась тут же, в ателье, – Анабелла с обнаженной грудью восседала на столе и победоносно смотрела на отца и дочь.
– Малыш... – произнесла она (это ее обращение Лиза ненавидела, но отцу, которому под семьдесят, явно было приятно воображать, что молодость еще не покинула его). – Скажи ей, малыш! Ты ведь для этого позвал ее!
Двадцатилетняя Анабелла была родом из Эльзаса и говорила по-французски со смешным акцентом. Помимо отца и матери, у нее имелось огромное количество братьев и сестер, на содержание которых Кречет отпускал большие суммы. Лиза не раз задавалась вопросом о том, что же такое отец нашел в Анабелле, и каждый раз приходила к ответу – секс. На нем и строились их отношения: стареющий бонвиван никак не хотел признавать, что возраст постепенно берет свое.
Отец помялся, набросил на холст кусок белой ткани и, кашлянув, заговорил:
– Лиза, ты уже большая девочка...
– Ничего себе девочка! – расхохоталась Анабелла, вытягивая руку, украшенную кольцом с непомерным бриллиантом. – Ну ты и сказал, малыш!
Лиза отметила, что отец нервничает. Он перешел на русский:
– Я хотел, чтобы ты была первой, кто это узнает...
– О чем вы там шепчетесь? – произнесла недовольным тоном Анабелла, подобно пантере, соскользнула со стола и подошла к Леону. Лизе бросилась в глаза не только
