господин Август с Изольдой, своей в ту пору невестой, то ей пришлось ютиться этажом ниже, в угловой комнате с привидением. Но теперь вам нужно отдохнуть!
– А как же полиция и гестапо? – спросила Анна. – Они ведь разыскивают меня и...
– Госпожа графиня обо всем позаботится, – ответила служанка. – А если она что-то вбила себе в голову, то всегда добивается успеха!
Вечером следующего дня в будуар заявилась процессия – графиню фон Веллерсхоф и ее младшего сына сопровождал высокий лысоватый господин в пенсне и с оттопыренной нижней губой. Весьма неприятным типом оказался старший отпрыск графини, Август. Он был облачен в новенькую скрипучую черную форму, в которой, холодея, Анна тотчас узнала эсэсовскую.
Заметив реакцию молодой женщины, графиня сказала:
– Вот видишь, Август, не только у меня начинается мигрень, когда я вижу твой шутовской камзол с черепами.
– Мама, прошу тебя! – воскликнул Август. – Как ты можешь? Ни ты, ни Карл-Отто не поздравили меня с присвоением звания группенфюрера. А на прошлой неделе нас с Изольдой принимал сам фюрер...
– Избавь меня от подробностей о твоей жене и в особенности, от описания вечеринки у его австрийского ничтожества, – несколько недовольно остановила речь сына графиня Корнелия. – Право же, Германии, Европе и всему миру было бы гораздо лучше, если бы этого дилетанта все же приняли в свое время в Венскую академию изящных искусств. Однако у него в данной области нет ни искры таланта!
– Мама, замолчи! – прошипел Август, передернувшись. – Я запрещаю тебе поносить в моем присутствии фюрера! Он – величайший человек и гениальный полководец!
– Ну что ж, сын, буду делать то же самое в твое отсутствие, – вздохнула графиня. – Надеюсь, в конце концов найдется какой-нибудь смельчак, который решится выпустить обойму в пустую голову самонареченного Цезаря или взорвать его ко всем чертям вместе с его тупыми лизоблюдами.
Август побагровел, снял пенсне (без которого чрезвычайно походил на крота) и тонким, визгливым, каким-то бабским голоском закричал:
– Я не потерплю подобных выпадов в адрес нашего фюрера! Не будь ты моей матерью, я бы...
Он запнулся. Графиня посмотрела на сына презрительно:
– Что же, договаривай, Август. Ты бы сдал меня гестапо? И сам бы провел допрос? И отправил бы в концлагерь только за то, что я говорю правду? Как я сожалею, что родила тебя!
Карл-Отто призвал брата и матушку к спокойствию. Август, нацепив пенсне, заговорил более сдержанно:
– Оставим бесполезный и, самое главное, опасный разговор, мама. Ты не понимаешь, что можешь серьезно навредить не только себе и Карлу-Отто, но и моей карьере, и моей семье. Или тебе хочется, чтобы твои шестеро внуков стали сиротами или, хуже того, оказались в концлагере?
Затем он подошел к кровати, на которой лежала Аня, и, посмотрев на нее, вдруг произнес по-русски со скрежещущим акцентом:
– Ты убежать от свои хозяева?
