салазки, крючки, медовики.
Постепенно движение знаков приобретало определенную упорядоченность – как один очень сильный ветер пережимает много легоньких. Символы крутились как-то так, будто полная ванна воды вытекает через небольшое отверстие. А оттуда уже выходит цепочка значков, завязанная кое-где узлами. Цепочка сворачивалась в спираль и кружилась. Из хаоса к ней слетались свободные символы и укладывали рядом цепь с такой же последовательностью знаков, всякий раз больше добавляясь к вращению первой. Теперь обе спирали ввинчивались в пустоту вместе, сходились все плотнее и превращались во вселенское дерево. Наступал покой. На дереве распускались цветы, лепестки увядали, из завязей вырастали плоды, надувались, лопались, трескались, и тысячи тех самых знаков медленно и ровно опускались на землю, укладываясь в холм, теряя свою первоначальную форму.
10. С премьерой подождали до Пасхи 1900 года. Ею открывали синематограф Yuniperus, построенный по эскизу Анны, зачитав предварительно архипастырское послание молодого станиславского епископа Андрея Шептицкого к любимым братьям-гуцулам.
11. С того времени Непростые действительно всегда были рядом. Это только так кажется, что Черногора – пустошь. На самом деле в Карпатах места даже мало. Поэтому люди, живущие далеко друг от друга, постоянно встречаются. Что уж говорить о маленьком городке на пересечении хребтов.
За несколько Довбушевых золотых Непростые выкупили кусок рынка и построили маленький домик. Стены снаружи обложили странно разрисованными изразцами, и домик стал вполне похожим на печь. На всех окнах написали одно слово – нотариус. Но на подоконниках стояли ряды разновеликих и разной формы бутылок, так что можно было предположить, что «НОТАРИУС» – название еще одного бара. Лукач сделал как-то так, что через неделю вся крыша заросла плющом и над дверью свисала зеленая завеса. Внутри было пусто – напротив маленького столика (с одним ящиком) на очень высоких ногах стояло удобное кресло, обитое парусиной.
В кресле сидел сам нотариус, курил одну за другой большие сигареты, вставленные в серебряное кольцо, припаянное к оловянному стержню, который опускался с потолка. Каждая сигарета была не длиннее половины средней женской ладони. Нотариус занимался тем, что скручивал следующую сигаретку, куря предыдущую.
Еще в юности он решил как-то самостоятельно распоряжаться собственной смертью, а не полностью полагаться на неизвестность. Поэтому захотел установить если не срок, то хотя бы причину смерти. Остановился на раке легких и начал не ограничивать себя в курении, чтобы быть приговоренным к такой смерти.
12. Но стоило кому-то прийти, как нотариус вынимал сигарету из кольца, сажал посетителя в свое кресло, выдвигал ящик, вынимал два красных или желтых сладких перца – всегда свежих и сочных, одной рукой раскладывал большой кривой нож, болтающийся на ремешке в районе колен, вычищал перцы, положив на ладонь, спрашивал,
