таять, превращается в кошмар, то есть в самое гадкое и вульгарное из всех возможных сновидений.
В мире бодрствования больше всего приближается к сновидению ночь без сна в большом городе, где никто ни с кем не знаком, и африканская ночь. Она тоже несет бесконечную свободу. Именно тогда все происходит: решаются судьбы, кипит жизнь, однако ты не имеешь ко всему этому ни малейшего отношения.
Сразу после заката африканский воздух наполняется летучими мышами, снующими так же бесшумно, как автомобиль по асфальту; в глазах сидящей на дороге хищной птицы отразится свет фар твоей машины, прежде чем она круто вспорхнет вверх прямо из-под колес. По дороге торопятся по своим нуждам мелкие грызуны, внезапно приседая или подпрыгивая, как миниатюрные кенгуру. В высокой траве поют свою нескончаемую песнь цикады, от богатства ароматов захватывает дух, а по небу скатываются, как слезы по щекам, падающие звезды. Ты – привилегированная персона, к которой обращено все происходящее, ты с гордо поднятой головой принимаешь царские дары.
В нескольких милях от фермы, в резервации маасаи, переходят с пастбища на пастбище зебры; стада перемещаются по серой равнине, как светлые полосы. На покатых склонах пасутся буйволы. Молодежь с фермы бредет мимо, парами и по трое, отбрасывая на лужайку длинные узкие тени. У каждого своя цель, они сейчас не работают на меня, и я не имею к ним отношения. Они лишний раз подчеркивают это, слегка замедляя шаг при виде огонька моей сигареты и на ходу адресуя мне приветственные жесты.
– Джамбо, мсабу.
– Джамбо, Морани, куда направляешься?
– На манаятту к Категу. У Категу этой ночью большая нгома. До свидания, мсабу.
Более крупные компании несут на пляски собственные барабаны, которые слышно издалека, как настойчивый пульс в черном теле ночи. Внезапно в неподготовленное ухо врывается резкий звук, вернее, глубокая вибрация воздуха – рев охотящегося в отдалении льва. Там, где он охотится, совершаются важные события. Рев больше не повторяется, но мой горизонт благодаря ему уже расширился: я вижу мысленным взором скрытые от глаз дальние укромные уголки.
Стоя перед домом, я услышала неподалеку выстрел. Второго выстрела не последовало, и ночь опять замкнулась в своей обычной неподвижности. Через какое-то время снова загомонили цикады, словно выстрел заставил их умолкнуть и прислушаться.
Один-единственный выстрел в ночи звучит решительно и необратимо. Он напоминает чье-то односложное тревожное послание. Я замерла, гадая, что бы это могло значить. Целиться во что бы то ни было в такой час было невозможно, а для того чтобы отпугнуть зверя, следует сделать два выстрела, а то и больше.
Возможно, это дал о себе знать старый индус, плотник и кузнец Пуран Сингх; он вполне мог выпалить в гиен, проникнувших во двор и покусившихся на воловьи шкуры, подвешенные с камнями в качестве грузил; потом их нарезают на вожжи для воловьих
