понимал, что с ним происходит. Он прекрасно помнил свое желание узнать девушку поближе, забросать ее вопросами. Вместо этого он как желторотый юнец, объятый первой любовной лихорадкой, сам бросился рассказывать ей о себе, подчиняясь то ли колдовской силе ее глаз, то ли чему-то неуловимому, чему не было названия. И чем дольше они смотрели в глаза друг другу, тем сильнее становилось его чувство, и уже не раз он ловил себя на том, что думает лишь о том, как бы поскорее оказаться с ней наедине.
Он уже не смеялся над собой. Он видел, что влюблен, – а как еще можно было назвать его необъяснимое ему самому поведение, как не влюбленностью, – и видел, что погибает. То, что на него навалилось, похоже, не было временным увлечением, а сильного чувства он боялся. Оттого в его радость вплетались нотки томительного ужаса перед чужой тайной и грядущей ответственностью, чего Жанна с ее женской интуицией не могла не угадать и что могло оттолкнуть девушку от него до того, как он получит вожделенный приз.
– Уже поздно, Егор, – услышал он. – Нам пора.
Горин хоть и был опьянен (конечно же, не вином), но сразу же отметил это «нам».
Значило ли это, что она не так проницательна, как он о ней подумал?
– Пожалуйста, счет, – сказал Егор официанту.
Он постарался стряхнуть опьянение. Стыдно будет, если после всего, что он ей тут наговорил, – а он, кажется, рассказал ей всю свою биографию, – она предпочтет покинуть его. Это не катастрофа, но, пожалуй, никогда еще Егору так не хотелось, чтобы женщина проявила к нему снисхождение. И хоть он целый вечер только и делал, что перебирал перед ней кровоточивые годы своего детдомовского прошлого, он не был уверен, что добился нужного результата. С любой другой он не испытывал бы сомнений, но Жанна была не любой, и об этом он не забывал ни минуты.
Тем не менее он помнил, что тактика поднятого забрала уже принесла ему дивиденды, из чего можно было сделать вывод о ее склонности к прямым, без уловок объяснениям. Жизненный опыт говорил Егору, что слишком легкий путь зачастую ведет в тупик, но взгляд Жанны убеждал его в обратном.
Подумав, он нашел подходящую лазейку.
– Как вы посмотрите на то, если я приглашу вас к себе? – спросил Горин. – У меня есть пара-тройка стоящих картин. Думаю, вы могли бы ими заинтересоваться.
– Мы выпили столько вина, – рассмеялась Жанна, – что можем обращаться друг к другу на «ты».
– В самом деле, – пробормотал Егор и добавил: – Так как? Едем?
Жанна с улыбкой посмотрела на собеседника и поднялась, так и не дав ответа. Они вышли на улицу и молча направились к машине. Казалось, после такой оживленной беседы они должны говорить без умолку. Но Егор перед расставанием загрустил и примолк, а Жанна не отличалась словоохотливостью.
– Вы… ты не ответила, – сказал Егор, останавливаясь.
Стояла тихая майская ночь. Сквозь робко зеленеющий куст сирени ярко светилось окно в чьей-то гостиной, где виднелись силуэты участников большой компании. Из форточки слышались слова блатной песни.
