трубку.
– Угрозы? – спросил Арсений.
– Что-то вроде этого. Некто утверждает, что Раиса стала обладательницей чужого имущества.
– Да я своего лишилась! – рявкнула она и тяжко вздохнула.
– Укажи страдальцу комнату, где он может переночевать, – спокойно предложил Арсений, но мы то с Раисой хорошо его знали и оттого поежились.
– Прямо по коридору гостевая, – буркнула Раиса, кивнув Витьке.
– А-а… – начал тот, но Арсений окинул его ленивым взглядом и как-то уж очень скромно потупился, после чего Витька с завидной скоростью отправился на ночлег. Только за ним закрылась дверь, как Арсений повернулся ко мне:
– Ваша версия происшедшего была полной?
– Моя – да, – поспешила я ответить, точно зная, когда можно повалять дурака, а когда дорогого друга лучше не злить.
Раиса вторично поежилась под его взглядом и заныла:
– Сенечка, я как на духу… Ты же знаешь, я тебе врать не посмею, дура я, что ли… Да и не было у дядечки ничего… а про сверток я рассказывала? – моргнув, спросила Раиса.
– Какой сверток? – дружно рявкнули мы.
– У покойного Николая Ивановича сверточек был. Небольшой такой, вроде записной книжки, резиночкой перетянутый. Я когда из ванной возвращалась, заглянула в гостиную, он как раз пиджак снял, вынул из кармана сверток и погладил его рукой, видно, он чем-то был ему дорог. А потом вновь сунул его в карман пиджака.
– И ты…
– Что – я? Само собой, было страшно интересно, что у него там, но если дядька в гостиной и пиджак лежит на спинке кресла рядом с ним, как я смогу посмотреть, что там?
– И ты отправилась спать, так и не удовлетворив свое любопытство?
– Но…
– Раиса, – произнес наш друг.
– Ну, хорошо, хорошо. Я предложила ему чаю и бросила туда немножко снотворного. А когда дядечка уснул, вынула сверток из кармана. Сеня, там не было ничего интересного. Толстая записная книжка, обложка старая, вся истрепанная, листочки выпадали, вот он ее резинкой и стянул. Хотя на записную книжку это все же было не похоже. Если честно, вообще ни на что не похоже. Написано латиницей, буковки ровненькие, в записной книжке так не пишут. А в уголке дата стояла: 1915 год.
– Может, это дневник? – предположила я.
– Может, но других дат не было. Если б я усмотрела в ней какую-то ценность, то уж непременно бы сперла, а так на что она мне? Пусть дядечка ее гладит и радуется.
– А скажи-ка мне, дитя порока, дядечка что, одетым спал?
Я попыталась вспомнить, был труп одет или нет? Кажется, да.
– Пиджак и ботинки он снял. Я их потом в лесу выбросила. Постельное белье я дядечке выдала, но он им не воспользовался. Лежал в брюках и рубашке, руки на груди сложил.
– А когда ты его мертвым обнаружила, где был пиджак?
– На спинке кресла. Я хоть и здорово нервничала, но все как следует осмотрела и все его вещи собрала.
Арсений прошелся по гостиной и вновь заговорил:
– Выходит,
