Во-вторых, никому и ничего мы не должны. А вы ложитесь спать. Утро уже наступает.
Алена послушалась, легла и заснула как-то очень быстро. И спала спокойно, не дергаясь во сне, не бормоча. Видать, сны ей снились спокойные и даже хорошие – личико утратило плаксивое выражение. И улыбка появилась. Улыбка ей идет.
Вопрос 3: Каков же источник его искусства? Длительное учение или чтение ученых авторов?
Ответ: Ни то ни другое, а только опыт, который, как бы низко ни ценили его другие, есть вернейший и скорейший способ вынесения суждения.
Человек появился на пороге дома с первыми осенними дождями. Длинный плащ, шляпа с обвислыми полями, черная трость с посеребренным набалдашником и стоптанные сапоги.
– Хозяйка, – рявкнул он, и Абигайль зашлась слезами. – Сюда иди.
Снаружи грохотали десятки ног и голосов, которые перекатывали одно давным-давно забытое слово:
– Ведьма!
Ведьма-ведьма-ведьма...
За ней пришли, за Луизой. А Мэтью, ослепший от счастья, не почуял. Не увидел. Ведь давно присматривались, они всегда издали начинают. Свивают гнездо в каком-нибудь городишке, к примеру в Грейт-Стаутоне, до которого он не доехал. Бродят по улицам, собирая сплетни и домыслы, допрашивая старух и болтливых вдов, которые и рады помогать божьим людям. Потом выползают за городские стены, добирая по крохам доказательства.
Сдохла корова? Хорошо! Молоко киснет? Великолепно! Трое детей зимою померли? Замечательно...
Тогда же, придирчиво перебирая лица, ищут ту самую, которая подходит лучше всех. Которой завидуют, которую ненавидят, сами не решаясь признаться в ненависти...
– Уходите, – Мэтью поднялся. Он вдруг остро ощутил собственное бессилие: хром и однорук, левая-то почти не слушается; шрамами расчерчен, старыми ранами опутан. Но отступать не отступит.
Он, Мэтью Хопкинс, знаменитый охотник на ведьм. Ему ли не знать, что Луиза – не ведьма!
В дом же ввалились двое, один краснорожий, распухший на пекарских дрожжах, захохотал. Второй истово перекрестился. Оба вмиг оказались рядом, усадили, придавили свинцовыми руками.
– Иди сюда, ведьма, – повторил человек в шляпе. – Лучше сама иди. Не гневи Бога.
И Луиза, до того застывшая от ужаса, сделала первый шаг к палачу.
– Нет! Не смей! Я... Я Мэтью Хопкинс! Я...
Стукнули по голове, и дом завертелся, вызывая дурноту. Абигайль кричала. Встать надо. Надо обязательно встать. Сказать. Потребовать. Они права не имеют быть здесь... они...
999Второй удар – наверное, Мэтью говорил вслух, если они разозлились, – и дом ускорил кружение.
– Ты, – у человека в шляпе скрипели сапоги. Громко-громко, точно петли дверные. Или это они и скрипят? Сквозняки пускают... нельзя сквозняки, Абигайль маленькая.
– Как твое имя?
– Мэтью. Хопкинс. Я Мэтью Хопкинс.
У него узкое лицо, по самые глаза заросшее рыжей щетиной.
