к штабу, кивнув застывшим в нацистском приветствии Лемке и командиру охранной роты унтерштурмфюреру Больцу. За ним двинулись Ренике и штатские. Мюнше поплелся следом, ощущая, как в животе переливается выпитая полчаса назад кофейная бурда. «Ну и сволочь же этот Лемке! Интересно, чего он там напел… Впрочем, это скоро выяснится… Ну, ничего, дружище, припомним еще…» Мюнше постарался отогнать размышления о способах отомстить доносчику и сосредоточился на ожидании дальнейших начальственных поползновений.
Лемке, щелкая каблуками, суетливо распахнул перед полковником дверь в кабинет коменданта лагеря. В жарко натопленном помещении оберст неторопливо разоблачился из своей богатой шинели, которая, как оказалось, имела добротную меховую подстежку.
Узкоплечий, еще более сухопарый, чем в верхней одежде, абверовский чинуша по-хозяйски расположился в кресле за двухтумбовой громадой стола, крытого зеленым сукном. Скривился и небрежно сдвинул в сторону увесистый и замысловатый письменный прибор – предмет особой гордости коменданта Цорна: комендант уволок это нагромождение грудастых бронзовых русалок из какого-то польского замка и уже четвертый год таскал повсюду за собой.
Мюнше машинально отметил, скользнув по орденам и ленточкам на мундире полковника, что все-таки птица прилетела важная: Железные кресты обеих степеней, Рыцарский крест. Последний для абверовцев заработать и вовсе не реально. Хотя…
Ренике привычно устроился в углу, в одном из кресел у маленького низкого круглого столика, за которым Цорн и Мюнше обычно по вечерам расписывали пульку. Штатские сели на стулья, стоявшие в ряд вдоль стены, разрисованной лагерным художником под мореный дуб.
Мюнше навытяжку стоял у дверей, чувствуя, как ему в затылок бесшумно, но жарко дышат Лемке и Больц.
Оберст достал из правого кармана галифе аккуратно сложенный белоснежный носовой платок и принялся методично протирать вынутый из глаза монокль. В повисшей тишине слышался только перелай овчарок у караульного помещения.
– Так как же получилось, Мюнше, – вкрадчиво нарушил тишину Ренике, – что четыре ивана преспокойно бегут из лагеря, а ваши болваны находят только троих? Не так ли, шарфюрер Лемке?
Лемке гулко шагнул вперед, плотно прижав ладони к бедрам:
– Господин гауптштурмфюрер! Беглец не мог далеко уйти. Две поисковые группы прочесывают лес в глубь от развилки шоссе, где были схвачены трое…
– Ренике, я полагаю, что мы продолжим беседу с исполняющим обязанности коменданта, – подал голос из-за стола оберст, неприязненно сверкнув протертым моноклем на Ренике.
«Так его, гаденыша, – с удовлетворением отметил Мюнше. – Много о себе мнят, шакалы мюллеровские…» Отто и в мыслях не относил себя к военной косточке – чего уж нет, того уж нет, – абверовцев, как и все в СС, тоже не переваривал, но за время службы, с потом и кровью, впитал: старший по званию или чину – это святое. И гестаповскому капитану лезть
