на своего мучителя. Тот, демонстративно закатив глаза, навесил на меня свою ручную кладь (судя по ощущениям, там было как минимум три подарочных набора гирь), и занялся чемоданами сам. Выразительно поглядывая на меня, приятель Жозефа медленно, словно фокусник, перед началом номера демонстрирующий зрителям предмет, над которым будет совершаться манипуляция, взмахнул руками, указывая на багаж. Убедившись, что внимание зрителя, то бишь моё, в его распоряжении, он положил ладони на чемоданы и резким движением выдвинул из каждого по длинной ручке. Я, поддавшись настроению, едва не зааплодировала, но «фокусник» всем своим раздражённым видом дал понять, что представление окончено и, больше не обращая на меня ровным счётом никакого внимания, покатил багаж к платформе. Задыхаясь от тяжести и досады, я на полусогнутых дрожащих ногах засеменила следом. До нашего купе мне удалось доковылять исключительно благодаря силе воли, потому как всё остальное было сломлено под весом сумки с гирями.
– Кажется у меня грыжа, – рухнув на полку, простонала я.
Провожатый звучно выдохнул, демонстрируя дурное расположение духа, и погрузился в чтение газеты.
– Хоть бы спасибо сказал, – не смогла сдержать возмущения я.
– За что?
– За то, что я чуть не надорвалась, пока твою сумку тащила!
– Ты считаешь, я должен благодарить тебя за слабую физическую подготовку?
– А ты считаешь, что благодарить вообще не нужно?
– За добровольную дружескую помощь – нет.
– Дружескую? С каких это пор мы друзья? Я даже имени твоего не знаю!
– Ямачо.
– То же мне мачо нашёлся, – обиженно буркнула я.
Он посмотрел на меня со смесью сочувствия и отвращения, и ещё раз чётко, по слогам произнёс:
– Я-ма-да Я-ма-чо. Ямада – фа-ми-ли-я, Ямачо – и-мя. Яс-но?
Его слова прозвучали так обидно, что я не удержалась от ответной шпильки:
– Дурацкое имя.
– В Японии оно обычное.
– Ты ещё и японец? – Я широко распахнула глаза, дивясь, до чего же мне везёт на иностранцев.
– Формально, уже нет.
– То есть?
– Умри в догадках.
– Ну, и ладно. Было бы чем голову забивать.
Разговор прервался, и до конца поездки никто из нас не проронил больше ни слова.
Едва поезд остановился, я выскочила из вагона и быстрым, пружинящим шагом двинулась к тётиному дому, ни разу не обернувшись на брошенного попутчика. Погода опять испортилась: на этот раз в лицо мне дул шквальный ветер, а на макушку сыпались мелкие горошины града. Впрочем, по сравнению с бурей, бушевавшей в моей душе, ураган казался прохладным, лёгким бризом, шаловливо расплескивающим брызги океана. Надоело, всё надоело! Надоели эти непонятные разъезды, надоели новые знакомства, не несущие ничего хорошего, надоело постоянно находиться в страхе перед тем, чего, по логике вещей, вообще не должно существовать
