капитан. Но, находясь здесь, я умру от страха при первом же разрыве снаряда или как только пойму, что к дому приближаются немцы.
– В том домишке, в плавнях, из которого вы отстреливались, спасая себя и раненого майора, было куда страшнее…
– Ради бога, не вспоминайте! – прервала его Клавдия. – Это было невыносимо ужасно. Именно после спасения в плавнях, при котором вы явились мне в образе ангела-спасителя, я начала смертельно бояться любого выстрела.
– Все должно быть наоборот, ведь там вы стали обстрелянным бойцом.
– Понимаете, что произошло: в те минуты я уже попрощалась с жизнью. Все, я осознавала, что спасти меня может только чудо, которых не бывает. Но оно, чудо это, произошло. Каким-то совершенно непонятным образом уцелев, я по-иному начала смотреть на жизнь, по-иному ценить ее, да и любить тоже по-иному.
– Майора? – неосторожно, в форме явно неудачной шутки вырвалось у Беркута.
– Ну при чем здесь майор? – мягко улыбнулась Клавдия. – У нас с ним совершенно иной характер отношений. Я всего лишь имела в виду любовь к жизни.
– Если любовь к жизни, тогда понятно, – поспешно ретировался Беркут. – А ко мне явились с просьбой переправить вас назад, в деревню, из которой пришли?
– Верно, мне хотелось бы как можно скорее уйти отсюда. Но только не в ту деревню, где учительствовала. Там меня слишком хорошо знают и тотчас же могут выдать, сообщив, что спасала офицера. Да и вообще не хотелось бы…
– Мотивы понятны. Однако учтите: появление такой симпатичной женщины – это не комплимент, а факт – в любой из занятых немцами деревень вызовет усиленный интерес. Под каким именно предлогом вас арестуют – то ли как партизанку, то ли по подозрению в том, что вас переправили из-за линии фронта, особого значения уже не имеет. Ни для вас, ни, тем более, для германцев.
– Что же вы советуете?
– Ждать. Набраться терпения, мужества, силы воли, – и ждать освобождения. Здесь, в каменоломнях.
– И как долго? Нет, вы хотя бы приблизительно укажите срок, как долго ждать.
«Нервы сдают, – устало взглянул на нее Беркут. – Оно и понятно. Когда очень хочется выжить, каждая минута жизни превращается в мучительную минуту ожидания смерти – парадокс человеческой психики».
Ему и самому очень хотелось дожить до того часа, когда наконец-то окажется на земле, не занятой врагом, в тылу своих, а не вражеских войск. Он мечтал об этом с лета сорок первого, он выстрадал это право по концлагерям, он добыл его в боях. Да только кому об этом скажешь?
– Думаю, не больше недели.
– В самом деле не больше?
– В принципе военная инициатива на нашей стороне. В общей массе немцы откатываются на запад, поэтому прорыв на нашем участке – всего лишь временный успех, на каком-то незначительном отрезке фронта.
– Вы говорите сейчас голосом диктора из радиоточки, – упрекнула его Клавдия. – И думаю, что делаете
