которых стали называться регулярными канониками; возникли монастыри нового типа. Отличительным признаком их обитателей были одежды из некрашеного сукна, то есть серого цвета. Этих монахов назвали grisei, или, в противоположность монахам прежнего типа, «белыми». К группе регулярных каноников принадлежали, например, премонстраты и другие «августинцы». Поскольку в Латеранской базилике служило духовенство именно такого типа, Папа избрал себе облачение белого цвета, которое сохраняет до наших дней. К числу монахов нового типа присоединились, среди прочих, некоторые члены Ордена картузианцев и Ордена цистерцианцев. Отношения между ними были разные, но в основном добрые. Многие новые монастыри были основаны благодаря поддержке старых. И все же, по мере того, как представители этих различных тенденций осмысляли свою жизнь (надо заметить, что «новаторы» пользовались престижем, дававшим им самим немалые основания для гордости, а окружающим – для зависти), между некоторыми из них стали возникать расхождения, столкновения идей и даже споры, которые спустя полвека породили целую полемическую литературу. Одна из таких дискуссий столкнула между собой нескольких клюнийцев и цистерцианцев.
С 1099 до 1118 года Папой был один из бывших монахов Клюни – Пасхалий II. Вслед за ним Папой (под именем Гелазий II) был избран бывший монах Монте-Кассино, который умер в Клюни через год после начала своего понтификата. Им и их преемникам пришлось разрешать немало тяжб между собой и другими правителями – императором и королями – и между этими последними. В каждом государстве сеньоры враждовали друг с другом и с собственным сюзереном, а тем временем в некоторых городах создавались общины, которые отвоевывали себе свободы, получившие название вольностей. В гуще столь кипучего и беспокойного общества, в этом грубом и вместе с тем детски впечатлительном мире, восприимчивом к красоте и одновременно способном к насилию и ярости, появляется великая и загадочная фигура Бернарда из Фонтена, которому суждено было стать голосом своей эпохи.
Он готовится к этому, или, скорее, его к этому готовит Бог.
Чей замысел остается на протяжении двадцати двух лет неведомым даже ему самому. С юности, а может быть, и с самого детства в нем удивительным образом сочетались темперамент и благодать. Он был великодушен, а его пылкость увлекала его то к действительности мира сего, то к следованию Божественным требованиям.
Он учился, хотя точно нам об этом ничего неизвестно; тем не менее, по плодам этой учебы мы можем судить о ее высочайшем уровне. Вероятно, учился он литературе, а не диалектике – этой науке рассуждения, привлекавшей к себе в то время многие молодые городские умы. В городских школах уже начинал развиваться метод, который впоследствии станет называться «схоластикой».
В отличие от своих братьев и кузенов, Бернард не имеет никакого отношения к военному ремеслу. Не идет он и в клирики. Может быть, он ищет чего-то или кого-то?
