возьми. – Кошкидько протянул Задрыгину шоколадку.
– На милости покорнейше благодарим! Фабрика «Эйнем»! Любимая сладость знаменитой актрисы Шопенбах! – Быстро запихнув в себя лакомство, Тарас, смакуя, поочередно облизал каждый палец. От этой картины следователя едва не стошнило. – А Васильчиков этот, скажу я вам, скипидаристый мужик оказался! К нему Иван третьего дня волынщика, забияку по-ихнему, подослал. Тот и говорит: «Дай, офицерик, сапожки примерить. А то боюсь, что кителек в плечах мал да рубаха великовата будет». Так этот «гусарик» и задал ему феферу: с нар слез, задиру обеими руками обхватил, заревел наподобие раненого льва мадагаскарского, к потолку его поднял и аккурат в парашу вниз головой вставил. Тот только ногами вензеля выделывал. А потом развернулся и говорит вору: «Что ж, уважаемый каторжанин, если тебе мое обмундирование приглянулось, давай партию в штосс сыграем. Проиграю – амуниция по частям твоя, а повезет – вы этого волынщика мне тоже частями на растерзание отдадите». Камера напряглась, тишина стоит – слышно, как мухи летают. А Ивану-то что, не свое проигрывать, а надоевшего всем Петьку с Форштадта. «Ладно, – говорит, – присаживайся, бросим карты». Иван колоду достал и давай туда-сюда фертикулясы всякие выкидывать: и так и этак тасует. Вот, дескать, какой я фокусник. Вояка молчит да спокойненько своей растасовочкой занимается. Понтер, то есть Иван, ставку сделал – уши Петькины на карту поставил. А служивый начальным кушем объявил свой китель. Жулик колоду подрезал, а Васильчиков-то, банкомет, свою-то перевернул и сдвинул верхнюю на полкарты. Ну и, значит, вор открывает – семерка бубен, зато у офицерика – семерка пик. Вот кавалерист и выиграл. Потом снова ставки сделали. Смотрю, поручик в кураже весь и штосс мечет. Первый абцуг, второй, третий, и снова офицер выиграл. Каторжанин продул Петькины уши, нос и даже зубы. Расстроился, конечно, но не очень. Тут «гусар» ему и говорит: «Возьми от меня на память китель. Я ведь все равно здесь не надолго. А от Петькиных ушей мне все равно никакого профиту нет». А варнак в ответ: «За китель благодарствую. Но отныне и довеку тюрьма тебя окрестила «игроком». А Петька – твой вечный поддувала», – ну это лакей по-ихнему. С того дня они с Иваном с утра до вечера в карты режутся. Корешами стали. Арестанты Васильчикова уважительно кличут Арнольдычем. Свой он для них теперь. Спит у окна на соломенном матрасе и даже имеет собственный арестантский сундук. Футы-нуты – важная птица. Не то что я – за всякую вину виноват. И ворюга этот заставляет меня теперь каждый день песни для них петь, – хлопая маленькими свиными глазками, обиженно жаловался заключенный.
– Какие такие песни? – удивленно вскинул брови следователь.
– А всякие, в основном арестантские. Например, вот эту. – Парикмахер подскочил, заученно вытянулся во фрунт и, качая головой в разные стороны, затянул:
Идет арестант, только цепи гремят,
Закованы руки и ноги.
И грустный он взгляд в горизонт устремил,
Дышать ему трудно от боли… —
или вот можно другую,
