вила клетку на землю, перерыла всю сумку и взвыла: мой блокнот исчез. Я не могла потерять третий и с таким трудом восстановленный блокнот, не могла, идиотка, растеряха! Подловив открытую дверь при выходе кого-то из жильцов, я побежала по лестнице на третий этаж, подгоняемая жуткими звуками. Хозяйка семейной парочки придирчиво осмотрела актеров.
– Мы не переборщили с возбудителями? – Она выдыхала дым, держа сигарету во рту.
Я протянула деньги.
– Минуточку, – остановила она меня, когда я уже ринулась к лестнице. – Подождите. Взгляните на это.
Я вздыхаю, смотрю на часы и иду за ней в квартиру. Сначала хозяйка выпускает принесенных мною актеров. Кошка Муча, кое-как прилизав грудку, сначала отступает назад, прижимая уши и резко дергая хвостом, потом с разбега бросается на своего супруга. Кот Чос становится на задние лапы и лупит подбежавшую жену по морде, отвешивая оплеухи с медлительностью и тщательностью знающего дело мужика. Муча отступает, чтобы опять приготовиться к прыжку. Она прыгает с грацией пантеры, Чос валится на спину и ловит ее в воздухе. Сцепившись и дико завывая, они катаются по ковру.
– Точно, переборщили, – укоризненно качает головой хозяйка.
Очнувшись, я иду за ней в кухню и с некоторой оторопью рассматриваю животное у балконной двери. Широко расставив копытца, набычившись, на меня смотрит свирепыми маленькими глазками… поросенок? Но почему…
– Кто это?
– Это? – удивляется хозяйка. – Это же кабанчик!
– Поросенок? – Я подхожу и осторожно трогаю щетинку на вздрогнувшей спине. – А почему он черный? И такой волосатый?
– Я думала, вам понравится, – пожимает плечами хозяйка. – Вы можете думать еще месяца два.
– А что будет через два месяца?
– Через два месяца нужно точно решить, подрезать его или нет.
Я сознаюсь, что ничего не понимаю. Толчком в плечо меня усаживают на табуретку. Брезгливо осмотрев то, что теперь сидит у ее стола, хозяйка – высокая жгучая брюнетка неопределенного возраста с руками пахаря-комбайнера и профилем постаревшей персидской княжны – доходчиво объясняет мне, что борова нужно кастрировать, а то мясо будет пахнуть. Но если боров понадобится нам в полной мужской потенции, то его нельзя кастрировать, именно это и нужно решить не позднее чем через два месяца. Я нашариваю в куртке телефон.
На часах – одиннадцать двадцать, я спрашиваю оператора, который добрел до кровати где-то в начале седьмого, нужна ли нам свинья.
– Это боров, – повышает голос хозяйка. – Боров!
– Извини, – киваю я покорно. – Это не свинья. Это боров. Нет, я не издеваюсь. Заткнись, я же сказала, что не издеваюсь! Говори быстро и коротко, платить ли мне за содержание этой свиньи! Почему я спрашиваю у тебя? А, да… Поняла. – Я отключаю телефон.
Мой оператор не собирается содержать скотный двор. Оказывается, он запросто может выехать на съемки в любое животноводческое хозяйство, если захочет опуститься до наблюдения за совокупляющимися свиньями. Он также может вылететь в Африку, если будет заказан фильм про львов, или на Миссисипи, если кто-то любит перед сном напомнить себе, как размножаются крокодилы. И это не значит, что он должен выхаживать львов, крокодилов или горилл! Но я – совсем другое дело! Если я испытываю хоть малейшее желание…
– Можете подрезать вашу свинью, – вздыхаю я, одним этим предложением определив, что думает мой оператор про идиотку, разбудившую его в начале двенадцатого в воскресенье.
– Это боров. – Хозяйка смотрит на меня как на больную. – Жаль. Зря тащила его в город показать. Он же красавец! Вы только посмотрите на масть!
Без десяти двенадцать я позвонила в дверь квартиры тетушки Ханны. Заспанный мужчина в форменных брюках и майке, зевая, доложил, что дежурство проходит спокойно, никаких посторонних не наблюдалось, и поинтересовался, не купила ли я по дороге молока?
– Вы всегда покупайте молоко, когда сюда идете, – приказным тоном посоветовал мне он, задумался и продолжил: – Хотя, к примеру, мой напарник, конечно, предпочел бы пиво, но он будет сидеть в квартире завтра, так что имейте в виду.
Я сдержалась и не надела ему на голову мусорное ведро, которое стояло у двери.
– Да, мусор нужно вынести. – Милиционер ткнул в ведро пальцем, зевнул, ушел в комнату и с размаху бросился на диван, прихватив с журнального столика газету.
Пока я листала семейный альбом моей тетушки, дежурный отпускал нелестные замечания в адрес журналистов. На полу стояла пепельница, а некоторые окурки валялись просто на белом ковре. Я прошла в спальню и обнаружила, что милиционер спал на супружеской кровати и даже не удосужился ее застелить или хотя бы расправить шелковое покрывало. На полу валялись два черных носка. На стуле висела
