Лумис. – Нет, это нельзя делать, мы должны принимать жизнь такой, как она есть. Тяжко бремя богатых, но они должны нести его и обращаться за помощью к тем, кто может им ее оказать. Богатым нужно сочувствие, и я им чрезвычайно сочувствую. Богатым нужно общество людей, способных наслаждаться роскошью; у богатых есть потребность учить, как ею наслаждаться; и, мне кажется, не много найдется таких, которые ценят роскошь, наслаждаются роскошью так, как я!.. А их женщины, Кромптон! У них ведь тоже есть свои нужды – настоятельные, срочные, а мужья часто не могут удовлетворить их в силу своей занятости. Эти женщины не могут довериться первому встречному, какому-нибудь простофиле. Они нервозны, хорошо воспитаны, подозрительны и легко поддаются внушению. Им нужны нюансы, утонченность. Им нужно внимание мужчины с высоким полетом фантазии и в то же время чрезвычайно благоразумного. В этом скучном мире редко встретишь такого мужчину. А мне посчастливилось: у меня талант именно в этих делах. Вот я его и применяю. И конечно, как всякий трудящийся человек, имею право на вознаграждение.
Лумис с улыбкой откинулся в кресле. Кромптон смотрел на него, испытывая что-то похожее на страх. Ему трудно было поверить, что этот растленный, самодовольный альфонс, это существо с моралью кобеля было частью его самого. Но оно все же было его частью, и частью необходимой для реинтеграции.
– Так вот, – сказал Кромптон, – ваши взгляды меня не касаются. Я представляю собой основную личность Кромптона и нахожусь в подлинном теле Кромптона. Я прибыл сюда для реинтеграции.
– Мне это ни к чему, – сказал Лумис.
– То есть вы хотите сказать, что не согласны?
– Абсолютно верно.
– Вы, по-видимому, не понимаете, что вы неукомплектованный, недоделанный экземпляр. У вас должно быть то же стремление к самоосуществлению, которое постоянно испытываю я. А это возможно только путем реинтеграции.
– Согласен, – сказал Лумис.
– Значит…
– Ничего это не значит, – сказал Лумис. – Я очень хотел бы укомплектоваться. Но еще больше мне хочется продолжать жить так, как я жил до сих пор, то есть самым удовлетворительным, самым замечательным образом. Знаете, роскошь позволяет мириться со многим…
– А вы не забыли, – сказал Кромптон, – что вы пребываете в Дюрьеровом теле, а срок его существования всего сорок лет? Без реинтеграции вам осталось жить только пять лет. Поймите, максимум пять. Бывает, что Дюрьеровы тела ломаются и раньше срока.
– Да, верно, – сказал, слегка нахмурившись, Лумис.
– В реинтеграции нет ничего плохого, – продолжал Кромптон самым, как ему казалось, убедительным тоном. – Ваша страсть к наслаждениям не пропадет, просто она станет несколько умереннее.
Лумис как будто задумался всерьез, попыхивая своей бледно-кремовой сигаретой. Потом взглянул Кромптону в лицо и произнес:
– Нет!
– Но ваше будущее?..
