непокорного князя на мучительную смерть:
– Ты нарушил обычаи моих предков! Ты проявил неуважение ко мне, ве – ликому и непобедимому хану, дошедшему до последнего моря! Я повелеваю отдать тебя на съедение собакам!
После этих слов нукеры подскочили к князю Михаилу. Один из них ловко повалил его спиной на свое колено и резко переломил позвоночник. Князь от боли взревел. Затем закричал:
– Придет время, поганый хан, Русь воспрянет и погонит вас назад, откуда вы пришли! А тебя, поганый, привяжут меж двумя березами и порвут напополам! – Михаил пытался еще что – то кричать, но нукеры умело пятками стали бить его по лицу и туловищу. Михаил Ярославич замолчал. Предсмертные судороги прошли по всему его телу. Он заскреб руками пол, напрягся и затих.
В юрте наступила жуткая тишина.
Ярослав Всеволодович с большим трудом сдерживал себя, еще мгновение – и он, не помня себя, бросился бы на хана. Алан и Борислав прижались вплотную к князю, переводчик сжал руку великому князю, шепча:
– Успокойся, князь! Ему ты уже ничем не поможешь, а все дело наше испортишь! Они так же, как его, растопчут тебя на радость нашим врагам! Терпи, Ярослав Всеволодович, нам еще много придется терпеть! Хан тебя жалует, поэтому успокойся.
От напряжения и сознания, что ничего нельзя сделать, князя трясло мелкой дрожью.
Хан Батый, тоже не ожидавший такого поворота событий, встал и дал знак всем удалиться.
* * *
В обед другого дня кардиналы Вильгельм де Рубрук, Иоанн де Поликарпо, монах – иезуит переводчик Гавино были приглашены к хану Орду, старшему брату Бату, который в ярлыках и указах как старший брат ставил свое имя впереди имени Бату – хана. Хотя фактически главой ханства был хан Батый.
Католикам все – таки удалось убедить хана Орду, что русские враждебно настроены против татар, что ярлык им нужен лишь для того, чтобы Ярослав объединил все княжества против татар. Осторожный Орду поверил в это и стал помогать католикам в заговоре против русского посольства.
Хозяин и его приближенные вместе с католиками восседали на подушках, пили первую круговую пиалу за дружбу и любовь.
Кумыс был резкий и кислый, имел привкус от бурдюка, от которого кардиналов тошнило. Вильгельм, глотнув из общей пиалы, закрыл рот, пытаясь удержать в себе противный кумыс, еще мгновение – и его бы вырвало, но он с трудом удержал в себе непривычный кислый напиток.
Субудай, который был тоже приглашен ханом, заметив состояние кардинала, ехидно улыбнулся и произнес:
– Ох, и хорош кумыс! Давно уж такого не пивал!
– Да уж, багатур, кумыс просто несравненный! – ответил Рубрук, вытирая шелковым платочком выступившие слезы.
– Вчера мой брат великий хан Бату и князь Ярослав вечером за пиалой кумыса обсуждали мирный договор между Ордой и Русью. Даже меня, старшего брата, не соизволили пригласить, – с обидой сказал
