речь, иначе поговорить по душам на Ковчеге можно будет только в собственной голове.
Бутылки больше не было видно, да и сам старик уже выглядел более-менее нормально. Он держал голову руками, упираясь локтями в стол и прикрывая лицо ладонями, как заговорщик. Пальцы над бровями сложились в козырек.
– Просто за наши с тобой разговоры мы можем быстро остаться без еды.
У Иртыша застучало в висках. О голоде он знал не из интернета. Это жуткое чувство ему пришлось испытать здесь, на Ковчеге. Брикет тогда не поступал несколько дней. Работать было невозможно, спать тоже. Голодная тошнота накатывала волнами. Парень безотрывно смотрел в потолок и пытался думать о чем угодно. Но даже думать через какое-то время стало невозможно. Голова была пуста, как и живот, в котором уже перестало крутить, зато голова раскалывалась и плыла. Он вспоминал истории, собранные другими серферами для Парасети, про людей, которые оказались на каком-то корабле во льдах и вынуждены были варить резину, непригодную для пищи. Иртыш тогда в первый раз заплакал. Потом, когда брикет все-таки появился, он не корил себя за проявленное малодушие. В прежние времена в еде было больше полезных веществ и, вероятно, люди были более стойкими. Не факт, конечно, что все было так же вкусно, как брикет… Своими размышлениями Иртыш поделился с Ирмой в переписке, мол, создатели их Ковчега сильно сэкономили на питании будущих обитателей. Но ведь питание есть – и это здорово.
– Песко, голод – это страшно. Я без еды был два дня, мог умереть.
– Значит, ты накосячил, на взгляд «Веры».
– Что это значит, Песко?
Песко говорил и писал иногда так, что жители Ковчега его не понимали. Вот уж действительно, даже если прежнего мира нет, его язык, все равно, живет, пока жив последний носитель – седой и, как оказалось, прикладывающийся к бутылке даже там, где это сделать невозможно.
– Накосячил – значит, провинился, нарушил правила.
– Но меня никто не предупредил, что еда пропадет… Я думал, мы все вместе голодаем! Разве это «Вера» сделала?
– А как она тебя предупредит, если вообще не хочет, чтобы говорили о проблемах и тайнах… Молчать гораздо проще, чем решать. Может быть, поэтому старый мир слетел с катушек. Очень не вовремя кто-то замолчал.
Иртышу стало не по себе. Он никогда не чувствовал такого. Это было не просто разочарование, а что-то более глубокое, и при этом очень осязаемое. Начиналось под солнечным сплетением и цеплялось за позвонок где-то за сердцем. К горлу подкатил комок, а голос стал неконтролируемо высоким:
– Это потому, что я подумал про Ковчег плохо. – Из глаз Иртыша потекли слезы, на этот раз не от бессилия, а от обиды на себя и за себя.
– Что ты тут воду разводишь? Первый раз предали? С дебютом! – Песко опять достал из-под стола бутылку и сделал сразу несколько глотков. – Не надо на «Веру» обижаться, она даже не человек. Она алгоритм. А мы – люди,
